Название: ПОЧЕМУ? Маленький ответ на большой вопрос. Посвящаю тому, кто первым навел меня на эту идею. Автор: Martian Жанр: если удастся, мини. Основа: А черт его знает! Кроссовер Леру –Шумахер, наверно! Когда она сорвала с него маску на премьере - это было сильнее, чем гром среди ясного неба. Это был удар в сердце… и в спину. Судьба ни разу не пощадила его робкой надежды. Он видел страсть.. Когда Кристина его узнала на сцене – она не испугалась. Совсем. Она пела – раскованно, вдохновенно, растворясь в его чувстве.. и голосе. Он ей поверил – и забыл про толпу. Огнем трепещущая музыка.. Широко раскрытые - ему навстречу – глаза, дразнящий испанский костюм, ее нежные, теплые руки… Он знал и чувствовал – все это правда. Его Кристина не умела лгать – а страх и светские условности растаяли … От его музыки – как восковые церковные свечи. Она забыла про хлыща, мальчишку, торчащего в ложе как овощ на грядке. С какими глазами Кристина поднималась к нему… Мосты горели у нее за спиной с каждым шагом. А он сам – он забыл про зрителей. Для него не стало разницы –жизнь – или сцена под написанную кровью музыку. Его жизнь только и началась – вся здесь. Эрик обычно боялся людей – но тогда лишь краем глаза отметил оцепенелые лица зрителей – словно наряженные восковые фигуры.. Он вложил в свой призыв всю нежность и страсть. Когда руки, которым он прощал любой удар , раскрыли все его уродство, выставив напоказ перед толпой - Эрик сам на миг оцепенел – не поверив. Общий крик отвращения и страха раздался в зале и обжег его – как обожгла плеть старого цыгана. Сон разбился – как вся его жизнь. Эрик в долю секунды увидел так хорошо знакомый брезгливый ужас в глазах – наполовину со звериным любопытством. Толпа всегда оставалась толпой – даже в лохмотьях, даже в драгоценностях – это все навсегда выжжено в его памяти. А потом начался ад…. Сейчас, стоя перед окаменевшей Кристиной , он даже не пытался скрыть лицо. Он притащил ее сюда насильно. Неистово, грубо – и знал, что этого себе никогда не простит. Мучительный стыд, злоба, страх, отчаяние, невольная растерянность и оскорбленная перед всеми любовь – переплелись в чудовищное исступление. Упав с высот трагической и страстной любви, превратившись из героя в посмешище – он был вне себя и не находил слов от боли. Только с силой тряс ее руку и бешено спрашивал: - За что? За что, Кристина?… А она, съежившись перед этой бурей эмоций, не могла от ужаса сказать ни слова. Бледная, дрожащая, потерянная.. Нет, эта парализованная страхом девушка всего несколько мнут назад петь проникающим до дрожи голосом, петь так, что замирало сердце. Этот перепуганный подросток – мог держать на острие вершины сотни людей – силой огненной неистовой страсти? Девочка, тонкая ручка которой покорно лежит в его пальцах – покоряла и гипнотизировала вечной тайной женского сердца? По - детски хрупкая, почти нелепая в дразнящей испанской одежде – она попала под его неистовство словно легкая шлюпка – в ураган, опасный для больших кораблей.Кристине нечем было отвечать на его вопрос. Она исчезла, сникла, ее словно не было. Только потом, когда появился этот беспомощный мальчишка с его жалкой попыткой помешать – и кому? – только тогда она ожила. Одинаково бледные, ошеломленные, перепуганные, потерянные в том, с чем им пришлось столкнуться. Они другие. Или он – другой. Они рядом стояли.. Вдвоем . А он – все равно был один. Эрик зашатался от отчаяния. За что все это? Он может обожествить – и покорить Кристину, но никогда не станет рядом с ней, на равных. Никогда. Никогда.. Эта боль был сильнее всего. В нем все противилось этому страшному открытию. Сердце разрывалось – бунтовали страсть, надежда и нежность, неистово сопротивлялась вся его воля. Все, вплоть до инстинкта жизни – Эрик чувствовало, что не выдержит этого. В бессильной ярости обреченного н чуть не удушил Рауля. Счастливый соперник был игрушкой в его руках. Но смерть виконта чего не меняла. Он мог только убить его – и разбить жизнь Кристины. Эрик отбросил от себя ее руку - на белой коже остались следы его пальцев. В последней вспышке отчаянной, инстинктивной надежды на жизнь он повернул девушку лицом к себе, потряс за плечи. - Выбирай! Он или я?! Выбирай, черт возьми! И натолкнулся – все на ту же немоту в лазах. Это надломило его где0то в самой сокровенной глубине. В глазах Кристины плескалось его одиночество… Эрик безропотно перенес ее упреки, даже брань. Жестоко – про его уродливую душу. Но это было лишним. Ее слова уже ничего не могли изменить – нельзя мучить того, кто уже мертв от боли. Теперь он почти с удивлением заметил, как на ее лицо лег слабый отблеск той бурной колдовской силы, с какой Аминта отозвалась на призывы любви Дон-Жуана.Какой же слабый… Теперь это обратилось против него - жизнь, которую он дал, огонь, который зажег. Теперь этот огонь сжег его. Когда Кристина целовала его, он уже знал, что этот поцелуй – прощальный. Когда они уплывали с Раулем, Эрик стоял неподвижно и следил за ними, пока не услышал так хорошо ему знакомый звериный рев толпы.. Снова толпа… Почему его жизнь, история Призрака Оперы должна закончиться как началась – под звериное улюлюканье сброда? Откуда пришло к нему проклятие отверженности? Эрику было уже все равно,. что с ним будет. Сжав в руке кольцо Кристины, он скрылся из виду – просо повинуясь давней привычке искать защиту среди каменных стен. Остервеневшая свора громила его тайное убежище, любовно созданный им мирок. Ему почти не было жалко вещей – так, слегка грустно. В оцепенении, отстранено, он наблюдал за крушением его единственного дома- так, словно был уже мертв. Только через несколько минут рядом с его отрешенностью появилась и разрослась холодная злоба против ревущих подонков. Глядя, как разбивают орган, за которым он писал своей кровью – он не сомневался в своей собственной судьбе. Если бы нашли его – они бы не задумались ни на секунду. Несколько раз кто-то из этой стаи почти касался убежища Эрика . Неподвижным и пристальным взглядом он видел их лица – тупые, с оскаленными зубами, потные от ярости. Как хорошо он знал такие лица, такие невидящие от злобы глаза – глаза самого страшного хищника. Ничего не изменилось. Они такие же… Кто здесь убийца? Чем эти вот…. Чем они лучше него? Чем он хуже, разве заслужил все это? Разве но дичь на охоте?… Почему они должны жить, выйти отсюда и спокойно вернуться в свои дома, если он вот сейчас умирает? Разве они достойны .. другого? Не оборачиваясь больше, Эрик шагнул бесшумно вглубь стены и решительно повернул рельефного бронзового кузнечика. В самые последние секунды он до боли сжал в руке кольцо Кристины и усилием воли выхватил из прилива темноты ее образ - бледной, с немотой в глазах. Почему?… Вспышка, грохот. Опера превратилась в кошмар: здание сотряслось до самой крыши, изо всех нижних выходов вырвались взъерошенные лохмотья огня… Со стен посыпались камни, расцвели трещины.. Грохот, с которым через несколько мнут рухнули стены, слышна был на окраинах потрясенного Парижа. Призрак Оперы стал первой жертвой. Короткая и почти невыносимая боль, А потом –он очутился в гигантском калейдоскопе картин. Обрывки – словно на осколках зеркал замерло их отражение, голоса, прикосновения… люди… Он был где-то в центре – и был на краю, стал воронкой, куда все затягивало – и ничтожным и незаметным осколком. Переполненная мирами пустота уже ушедшим или еще не созданными, а может, она бесконечно саму себя повторяла… А в ней безысходно толпились миры… Чем был он сам среди них?… Голоса звучали у него в ушах, в самом сердце, в центре его сокровенного “Я“. Мучительно невыносимо – он не мог заслониться, уйти, не смотреть…Осколки вселенных пронизывали насквозь друг друга.. Чужие мысли, судьбы – проносились сквозь него. - такого усталого и от своей…Он в одну минуту – или всего за сто лет – прожил несколько тысяч жизней. Почти все – страшные, безмерно пугающие нечеловеческой силой силой, мучительно дразнящие переливами радости, все- почти запредельно трудные для слабой человеческой души. Его беззащитность была отчаянной. Смех, проклятия, музыка, крики… Жестокие ухмылки и нежные глаза.. Каждую долю секунды перед ним открывались, скользили, дышали – сотни миллионов перспектив. Дороги – куда то, туда, между образов. – вспыхивали и гасли, растворяясь друг в друге… Все это жило, толпилось, мерцало. Переполненная пустота… Начало и конец- они рядом… Что же он сам – такое? Вот этот клочок непонятного, тащивший, как тяжелый плащ за собой судьбу Призрака Оперы. Тут все – живые и мертвые в одном пространстве. Он и был сейчас всеми этими голосами –жизнями вихря. Всеми. А он сам станет кем-то еще…? Эрика закружило, понесло куда-то по стенам огромного зеркального шара – он бесконечно его отражал – его уродство, страсть и музыку, его самоубийство – все. Зеркального – он видел изнутри… Себя? За что? За что? – пришло к нему искаженное эхо вопроса. За что- он всегда хотел знать?…Нежность и побеждающий \полет вдохновения, ярость и удары в лицо, сжатая, как кулак мечта о мести… Им всем… Всем этим… Толпа –над ней можно быть хозяином. Как тогда те зрители… Тупое стадо послушное его музыке, голосу… Они не дыша следовали за его мечтой - следили. Музыка – они повиновались ей как животные своему укротителю. Он вел их, он звал за собой … покорных… То ли животных, то ли людей. Нет, конечно, о были животные - они кусались у него под ногами – он боялся споткнуться. Совсем здесь чужие всем – маленькие злобные твари. Он тоже – он тоже чужой, ему не нужно, не касается это нашествие -но как тут сильно расплодились крысы! Беда … Он чужой – и всевластный. Он здесь один. Всегда один, вековечно отверженный,. Жертва – всевластная жертва – зависти, злобы, обмана… Они завидуют – и боятся – его силы, и его дара. Если оставить его – то он разрушить может всю их жизнь – жалкую и ограниченную жизнь. Они боятся того, что сильнее – это животный страх, и они тоже – животные. Стало. Как крысы. А он – он словно волк. Отомстит. В его руках –власть над душами этих животно-людей. Он ударит – в самое сердце. И вот, в тумане – маленькие фигурки, поющие в такт, пухлые руки и детские лица. Глаза – доверчивые, как он сам еще недавно. Страха нет – нежные, очарованные, беспомощные. Они сами - ни в чем не повинные. И он- пока…. Они идут – как восковые куклы, и только он сам – и широко распахнутых глазах. Зеленоватая прозрачная вода смыкается над мокрыми головками. А он уходит- идет вперед, в дорогу, в пустоту своей судьбы. Все удаляется от ворот города – высоких стен, где под затейливым гербом готическими буквами глубоко врезано в камень название. Это название - “Гаммельн“.