Название: Без названия Автор: Блэки тема: Призрак Оперы, естессно=)))) пейринг: ну разумеется, Эрик/ОЖП, и я дам конфетку тому, кто скажет, не читая, кто эта самая ОЖП рейтинг: людям старше двеннадцати лучше и не читать:слипнется=)но, верю, смельчаки среди вас найдутся описание: Эрик после расставания с Кристиной, одна из моих фантазий в роли ОЖП и тд и тп...думаю, вы все поняли=)))) Немону, человеку, которого я безмерно уважаю и обожаю, человеку, который своим словами помогал выбраться из уже, кажется. неминуемых депрессий...да, да, маэстро, простите за наглость...))))и вашему Эрику - удивительному, обаятельному, вдохновляющему на литературные опусы))) А так же всей нашей ролевой, каждому, кто в ней когда-либо учавствовал...Фамильному Привидению, lenusya, Marian Hawk, Miss, Полночному Ветру, Amy, Flozzer, Леди в маске, DAAE, Don, Юлику...всему этому дурдому и нашему терпеливому модеру La_Solitude. Еще раз простите за наглость Часть I Overture Перс все сделает правильно…Все…Сделает…Немного осталось…Совсем чуть-чуть… Как холодно… Почему? Ах, да…Он почему-то на полу…Какие же камни холодные… Подняться…надо подняться…как гадко… как ему плохо…кажется, он дома… Он переплыл озеро на своей лодке. Он выбрался из лодки. Он упал. Теперь он лежит на полу, и ему слишком холодно, чтобы оставаться в этом положении хотя бы ещё немного…Пальцы цепляют трещины в стене…Так…Ещё немного… Он тяжело навалился на стену. Тело налилось свинцом, сердце стучало как сумасшедшее, в глазах темно… Медленно, сантиметр за сантиметром, он начал идти…ползти, опираясь плечом о стену. Прошло, казалось, несколько часов, пока он наконец достиг входа в свой дом…Осталось совсем немного… Неожиданное препятствие встретилось на его пути – Эрик наткнулся на что-то…Кажется, это кресло…Он в гостиной… Там, у стены, должен быть диван…Мужчина продолжил свой путь…Странно, как, оказывается, далеко этот диван… Наконец-то он нащупал мягкую, немного колючую обивку…Он рухнул на диван, словно сраженный молнией. Эрик пролежал так минуту…а может час…неподвижно, без мыслей, только чувствуя, как бьется его сердце и как пульсирует каждая жилка на черепе… Словно кто-то надавил на голову так, что, ещё немного, и все сосуды лопнут…Ему стало тяжело дышать – с невероятным усилием он попытался ослабить воротник. Рука была невероятно тяжелой, пальцы не слушались…Вот, кажется, ему удалось расстегнуть верхнюю пуговицу…Так гораздо легче… Постепенно к нему пришло ощущение неудобства его положения… Хотелось подвинуться, лежать без подушки было неприятно – кровь приливала к голове…Но он не мог двинуться. Колючая ткань дивана терла шею…Ему почему-то стало так обидно, что на глазах выступили слезы – горячие, обжигающие…Плакать было больно. Он плакал, потому что ему было неудобно лежать и он не мог с этим ничего поделать. Ещё час назад он плакал на глазах Перса потому, что вспомнил Кристину. Сейчас он не думал о ней. Остались лишь физические ощущения. Он не думал о том, что умирал, он вообще ни о чем не думал…Ни о Кристине, ни о Персе, ни о ком… Только очень колючая обивка дивана… Темнота пришла внезапно. Стало вдруг легко дышать. Никаких мыслей…Только –темно. Очень. Темно перед глазами, темно в голове…Глупо, как это – в голове темно…Однако же именно так – темно. Пустота – всеобъемлющая, сокрушительная…Он кинулся в эту темень с радостью…Она несла спокойствие и отдых для него… А потом –громкий резкий звук рядом…Кто-то закричал…Крик раздался в его правом ухе, отозвавшись страшной и внезапной головной болью. Стало светлее. Тишина…Опять темно. Голова уже не болит. Опять легко. Но этот крик, этот противный, никому не нужный крик все-таки растревожил приятный мрак, в который он с такой радостью погрузился. Теперь – и Эрик подсознательно это понимал – он скорее спал…Он что-то видел…Перед глазами всплывали фантастические фигуры, одна за другой…Все в масках…Черные, белые, пурпурные, нереальных, фантастических цветов…Люди окружили его… Люди в масках…Нет, не люди…Это были фантастические существа, страшные, отталкивающие, неестественные. Какой-то дикий калейдоскоп лиц…масок…Квадратные, круглые, треугольные фигуры, обезображенные, резкие, ужасные…Они тянулись к нему, они что-то говорили…Это было мычание, похожее на молитву… Ужас, дикий, животный страх внушали они…Эти фигуры пытались достать его, дотронуться до него… Эрик пытался убежать – и не мог двинуться с места. Толпа окружила его, не оставив никакого выхода… Он закричал, он умолял уйти, оставить его… - Тише…Тише… - чей-то голос вторгся в его кошмар и рассеял его в одно мгновение. Ужасные маски исчезли, словно мираж. Что-то холодное и мокрое коснулось его лба, он почувствовал струйку воды, она тронула веко правого глаза и стекла к уху. Все внезапно стало таким четким и понятным. Он очнулся. Он раскрыл глаза. Было темно, только справа глаз различал приглушенный свет. Когда-то он мог видеть в темноте – теперь он не видел ничего. Нечто мокрое исчезло с его лба, оставив приятное ощущение влаги и прохлады. Дышалось легко, свободно, лежать было удобно…Даже странно, как хорошо он себя чувствовал. Из темноты стали проступать какие-то фигуры… Стул рядом… Он лежит на диване, только почему-то противная обивка не колется…С груди словно убрали нечто тяжелое, что давило на него и не давало дышать. Голова его лежала на подушке и её шелк приятно ласкал кожу. На нем не было маски – это чувство было приятней всего, она давало ему какую-то необычайную легкость и расслабленность. Плеск воды…Глаза различили белую тень рядом с собой. Потом – цок-цок…словно каблуки по каменному полу. Опять тихо. Ненадолго. Цок-цок…Звук приближался, белая тень оказалась внезапно совсем близко, он даже и не заметил, как она подошла. - Выпейте, - голос, рассеявший его кошмар, снова вторгся в его сознание. Губы сначала ощутили прохладное прикосновение, потом влагу. Эрик послушно выпил. На вкус немного сладковатая вода, но тоже приятная…Почему-то все было необычайно приятным…Давно ему не было так хорошо… Он вздохнул и закрыл глаза. Постепенно в сознание снова стала проникать темнота – но на этот раз обещавшая отдых и облегчение. Эрик заснул. «»»» Господь милостивый, хорошо, что он не видел моего лица! Кажется, я разбудила его своим криком. Впрочем, это даже хорошо – это вытряхнуло его из того оцепенения, в котором этот несчастный уродец находился. Боже мой! Я оставила только лампу как источник света…Только чтобы не видеть его лица. Хорошо, что я умею работать вслепую. Сколько я уже тут? Дня три. Он спит все время, только один раз очнулся. Зачем я помогаю ему? Хотя нет, милочка, не обманывай сама себя. Ты прекрасно понимаешь, почему… Твое корыстолюбие известно прежде всего тебе самой…Хотя, к своему оправданию, ты все же пыталась выбраться из этого ужасного места. Где же я? В каком-то подземелье. Я нашла лодку, даже переправилась на другой берег, но едва не потерялась в этих бесконечный коридорах… Совершенно случайно я снова вышла к подземному озеру и решила больше не пускаться в столь опасные экспедиции. Одна надежда, что, когда этот урод поправится, он поможет мне отсюда выбраться. Черт, конечно, предприятие рискованное, но, в конце концов, спасение чужой жизни грехом никогда не считалось. Будем милостивы к ближним своим… «»»» Эрик проснулся. Все вернулось к нему: и чувства, и мысли, и осознание окружающей обстановки. Вокруг было все так же темно, но он ясно видел стул рядом с диваном, на котором лежал. Виден был столик около камина, на котором стояла зажженная лампа, видны были два кресла около столика, виден был сам камин – не зажженный, темный. Обоняние уловило запах – сладковатый, приятный, но настойчивый – он не был сильным, но однако немного раздражал нос…то, что было у него вместо носа. Он сел, облокотившись о спинку дивана. В спину неудобно уткнулась подушка, одеяло, которым он оказался укрыт, сползло вбок. Эрик внезапно понял, что у него ломит все тело. Да, именно – внезапно, словно озарение, на него снизошла эта боль. Стонала каждая косточка, каждый мускул – любое движение было мучением. Было ощущение, что, нарушив свою неподвижность, он так напряг свои мышцы, что они не выдержали подобной нагрузки. Он застыл в сидячем положении, стараясь не двигаться, и постарался привести в порядок свои мысли. Видимо, он долго пробыл без сознания, и его мозг стал анализировать окружающее, да и его собственные ощущения, гораздо медленнее. Оказалось, что дышать ему было так легко, потому что никакая одежда не стесняла его груди. Все, в чем он приплелся в свой дом – плащ, сюртук были сняты, рубашка расстегнута. Вместе с этим пришло понимание того, что на нем нет маски. Первым его порывом было срочно найти этот незаменимый предмет, но он сдержался и не двинулся с места, опасаясь приступа боли. Цок-цок… В коридоре послышалось уже знакомое ему цоканье. Дверь, выходящая в коридор, распахнулась и на пороге показалась женщина. На ней было белое платье, которое ярко выделялось во мраке комнаты. Темные длинные волосы, лицо, черт которого он не мог в точности рассмотреть и потому казавшееся сплошным темным пятном, - ему на секунду пришла странная мысль о фантастичности этого существа. Она постояла на пороге немного, потом двинулась к нему с тем же неизменным цоканьем. Женщина присела на стул рядом с диваном. Эрик смог различить её глаза – большие, блестящие, они напряженно смотрели на него…а может, это из-за темноты расширенные зрачки придавали им подобное выражение… - Здравствуйте, - внезапно тихо произнесла она. По голосу он смог определить, что это скорее девушка, чем взрослая женщина – он был тонок, и слово, пусть даже и произнесенное тихо, было звонким и сразу наталкивало на мысль о юности его произнесшего. Эрик промолчал, все время пытаясь разглядеть лицо девушки, но длинные волосы закрывали для него эту возможность. - Как вы себя чувствуете? – наконец произнесла она, отчаявшись, видимо, дождаться от него ответа на приветствие. Он открыл рот, собираясь ответить, но вместо слов из его рта донесся приглушенный хрип. Эрик закашлялся, содрогаясь всем телом, что вызвало в нем приступ боли. Девушка с похвальной поспешностью добыла откуда-то стакан с водой и, так как любое движение было для него невыносимым, сама поднесла его к губам несчастного и помогла выпить воду, что облегчило его кашель. - Вижу, что пока не очень. Ничего. Это естественно. Вы не разговаривали около недели. - Недели? – наконец смог вымолвить, вернее, простонать он. - Да, недели. Если судить по тому, сколько я тут. Но я не знаю, сколько бы пролежали без сознания до моего появления… - Кто вы? Она явно замялась. - Я принесу вам лекарство, станет полегче, - наконец вымолвила девушка, так и не ответив на его вопрос. Эрик ничего не сказал, пытаясь отдышаться – нескольких произнесенных им слов хватило на то, чтобы он начал задыхаться. Дыхание, до этого такое легкое, снова затруднилось. Его состояние ухудшалось по мере того, как он все больше отходит ото сна, что естественно, так как с постепенным пробуждением мозга пробуждались и чувства. Девушка вернулась через несколько минут, снова присела около дивана, в руках у неё была кружка с какой-то дымящейся жидкостью. Эрик с ужасом взглянул на предложенное ему питье, но на протесты у него не было сил. - Это поможет, - доверительно заявила она, словно прочитав чувства мужчины по его глазам. Как не унизительно это было для него, ему снова пришлось прибегнуть к помощи девушки, чтобы принять «лекарство», как она его называла. Выпитая им жидкость обожгла горло, так что он опять закашлялся. Но, самое удивительное, что, лишь жжение в горле прошло, как он почувствовал необычайное облегчение в дыхании. Эрик глубоко вздохнул и смог наконец-то повторить свой вопрос: - Кто вы? – его голос был немного хрипловат и дрожал, но говорить было гораздо легче. - А вы кто? Он ослышался, или в её голосе было скрытое лукавство? - Я… Я… Бывает, что человека вводят в ступор самые простые вопросы. Иногда мы не может ответить, какой номер нашего дома, или, скажем, есть ли у нас жена. А Эрик никак не мог сообразить, кто он. Вернее, он-то прекрасно понимал, кто он, но почему-то ничего не мог ответить девушке. - Ясно, - после минутного ожидания произнесла она, - Я тоже затрудняюсь с ответом на ваш вопрос. Включить свет? Я так привыкла к темноте за последнее время, что не нуждаюсь в освещении, но, может, вам оно нужно? Свет? Но он без маски! И в тоже время ему хотелось увидеть свою собеседницу. А, так как, по-видимому, она уже видела его без маски, то его просьба не должна показаться ей странной. - Вы не могли бы…дать мне мою маску? Она замялась, но через несколько мгновений все же встала, подошла к столику, на котором стояла зажженная лампа и взяла нечто темное, что протянула ему. Эрик поспешно схватил маску, прижал её к лицу, и, несмотря на всю боль, кое-как завязал на затылке её тесемки. Мучения, причиняемые движением, стали немного меньше. После того, как маска оказалась на его лице, Эрик почувствовал себя гораздо уверенней, словно она была необходимым атрибутом и символом его власти в собственном доме, как королевские регалии у правителя, символизирующие власть над его владениями. - Включите свет, - попросил, приказал, можно было бы добавить, он. Ему пришлось зажмуриться, так как яркий электрический свет больно резанул по глазам. Постепенно зрение к нему возвращалось, и он наконец-то смог разглядеть девушку, сидящую рядом с ним. Чтобы включить свет, ей не пришлось вставать – выключатель находился от неё на расстоянии вытянутой руки, и теперь она сидела, смиренно сложив руки на коленях, словно выставляя себя на показ, чтобы он лучше смог разглядеть её. На вид это была даже не девушка – скорее девочка. Эрик дал бы ей лет шестнадцать – восемнадцать. Большеглазая, большеротая, с маленьким, немного вздернутым носом – она была бы даже красивой, если бы не странное выражение её лица, которое отталкивало с первого взгляда – высокомерие, смешанное с лукавством, какое бывает, когда общаешься с человеком, тайну которого ты знаешь, и всем видом своим говоришь ему, что выдать её для тебя ничего не стоит. Эрик был убежден, что в глазах её было презрение, возможно, он даже пытался найти это чувство во внимательном взгляде больших темных глаз. Если бы его кожа была способна краснеть, то он покраснел бы о мысли о том, что это презрение вызванное его персоной. Она видела его лицо… И он тут же представил себе брезгливое выражение лица девушки, когда она помогала ему. Что ж, выключить свет было вполне разумным решением. Вид у неё был неопрятный. Длинные спутанные темные волосы, которым явно требовалась расческа, белое платье, на котором ярко выделялись пятна странных, ядовитых цветов. Особенно много их было на подоле. В голову ему пришла мысль, что это пятна от того, что она давала ему пить и он был премного благодарен темноте, помешавшей ему разглядеть цвет её «лекарств». Он не мог не заметить, что платье была странного, не по моде, фасона, - простое, без каких-либо украшений, похоже скорее на домашнюю одежду, чем на ту, которую надевают для выхода в свет. Наконец ей, видимо, надоело сидеть неподвижно, и она резко встала со стула. Эрик отметил её маленький рост. - Ну, - она устремила на мужчину свои больше темные глаза, в которых блестела издевка с недовольством, - Нагляделись? Нравлюсь я вам? - Нет, - её нахальство инстинктивно настроило его против этой девицы. Да и в конце концов, он говорил правду – она показалась ему уродливой. - Вы мне тоже, - её губы тронула усмешка. - А теперь, - Эрик постарался принять наиболее удобную для него позу с наименьшей болью для его тела, - Вы, может, все же расскажете, что вы делаете в моем доме? - В течение недели я занималась тем, что спасала вам жизнь. - И вы полагаете, что я должен быть вам признателен? - Я ничего не полагаю, но мне кажется вполне естественным, что вы должны отблагодарить меня. У неё был странный голос. Он удивительно быстро переходил от тонких, детских тонов, к более глубоким, женским. Такое можно иногда наблюдать у подростков, так что Эрик не слишком удивился, когда она начинала фразу звонко, а кончала каким-то грудным, не лишенным приятности голосом. - Что ж, - мужчина становился все более уверенным по мере того, как девушка становилась все более наглой, - Я не считаю себя ничем вам обязанным. Я не просил спасать меня. С её стороны последовал странный звук, похожий на фырканье лошади после долгой пробежки. - Поверьте, что я преследовала свои цели. Мной вряд ли руководило человеколюбие. Он не мог не отметить её смелость в разговоре с незнакомым ей человеком. Она находилась в его доме, она была тут чужой, но вела себя так, словно…Впрочем, скорее всего её поведение проистекало от наглости, присущей не слишком умным людям, и – эта мысль была для него унизительной, но вполне логичной – от брезгливого пренебрежения, которое могло вызвать его уродство. - Какие же это цели, позвольте осведомиться? – его голос приобретал былую силу и красоту. - Моя проблема в том, что я не знаю, как выбраться из вашего…дома, - она сложила руки на груди с видом, выражавшим все несчастье её положения. - Тем же путем, как вы в него попали, - не скрывая своего презрения ответил он. А как она попала сюда? Впрочем, Сирена была отключена, как и все остальные защитные средства, так что эта девица вполне могла пробраться в его дом…Только зачем? Какая-нибудь юная искательница приключений, вдохновленная рассказами о таинственном Призраке Оперы? Что за чепуха… Девушка тяжело вздохнула и снова села. - Увы. Я пыталась, но едва не заблудилась в этих чертовых коридорах. Поэтому я посчитала, что единственной возможностью для меня выбраться отсюда, это воспользоваться вашей помощью, так как, как я понимаю, вы и являетесь тут хозяином. Ну а помочь вы мне можете, только придя в более-менее сносное состояние. Отсюда и делайте выводы о моей добродетельности. Сколько спокойной, уверенной в себе наглости! Эрик сам удивился, какую большую неприязнь эта девушка смогла вызвать в нем за столь короткое время. -Да, но вы ведь как-то оказались тут. Ведь не из воздуха же возникли, я полагаю? – желчно спросил он. Бровки девушки соединились на переносице а губы скривились в многозначительной улыбке. - Кто знает. Да разве это так важно? Мне кажется, наше обоюдное желание поскорее избавиться от общества друг друга, поэтому я буду способствовать вашему скорейшему выздоровлению. С вашей стороны не должно быть никаких подозрений ко мне, так как приносить вам вред мне невыгодно. - Вы врач? - Возможно… Я разбираюсь в медицине, хотя мои средства не вполне традиционны. - Я заметил, - Эрик растянул тонкие губы в неприятной улыбке людоеда, увидевшего аппетитного маленького ребенка и уже мечтающего съесть его на десерт. - А что вы хотите, - возмутилась она, - из того минимума, что у вас на кухне! Вы что, вообще не питаетесь? – тема еды, по-видимому, сильно задела её. - Возможно, - он сам удивился, каким несказанным удовольствием стала для него эта беседа. От одной наглости к другой – и это всего за десять минут знакомства! - Заметно, - она многозначительно поглядела на него. Внезапно Эрик понял, что сидит в расстегнутой рубашке, выставляющей напоказ все недостатки его фигуры. Однако же у него хватило выдержки, чтобы тут же не натянуть на себя одеяло, дабы прикрыть наготу – это могло вызвать у девицы ещё большее снисхождение и презрение. Он просто не мог позволить себе доставить ей подобное удовольствие. Получается, что она сняла с него верхнюю одежду, притащила подушку, одеяло, сняла маску… Хотя с чисто практической стороны её действия были логичны…а маска – это простое любопытство… Но кто она? И откуда она тут? - Кто вы? – снова спросил он, в его голосе прозвучали стальные нотки. - Неужели вам это так важно? – вздохнула девица, - Я случайно оказалась тут и хочу поскорее вернуться. Вы скоро будете в состоянии помочь мне и я покину вас. Все. И нам стоит забыть об этом недоразумении. - Ну хоть имя вы мне можете назвать? Его порядком злила и утомляла эта непонятная девушка. При его вопросе она растянула губы в странной улыбке. - Вы…Можете называть меня…Ну, хотя бы Блэки. Вас устроит? - Блэки? Что за странное имя? Она передернула плечами. - Я могу представить вам целый перечь имен, на которые я откликаюсь, но это наиболее короткое и наиболее привычное для меня. Позвольте мне узнать ваше имя? - Вам вовсе не обязательно его знать, - нелюбезно отрезал он. - Случайно не Эрик? – она приподняла одну бровь. - Откуда?.. - Этим именем подписаны нотные листы. Нет! Это уже слишком! Эта…Она была тут, всю неделю, она жила в его доме, рылась в его вещах, она… - Да как вы смели?! – полный негодования выдохнул он. Она развела руками. - А вы рассчитывали, что я не осмотрю как следует место своего временного проживания? Вы были без сознания, и я взяла на себя смелость… Эрик ожидал, что вслед за этим последуют определенные замечания по поводу его дома, но их не последовало. - Вы чего-нибудь желаете, кроме того, чтобы я поскорее убралась из вашего дома? – с явной издевкой спросила она. - Ничего, благодарю, - отвечал он. - Вы позволите мне воспользоваться вашей библиотекой для того, чтобы скоротать время? - Как я понимаю, вы пользуетесь моей библиотекой уже давно, так что ваш вопрос кажется мне бессмысленным. - Тогда я удалюсь. Зовите, если что-то понадобится. Я буду приходить и давать вам лекарства. Таким образом наше общение будет сокращено до минимума. Это вас устраивает? - Вполне, спасибо, - язвительно произнес он, мечтая, чтобы эта девица поскорее убралась. - Хорошо, Эрик, - она кивнула ему и вышла из комнаты, отвратительно цокая. Он вздрогнул от звука собственного имени. Из уст этой девушки его имя звучало наглой издевкой, как, впрочем, и вся её манера разговаривать – нарочитая вежливость, напыщенные слова…И вместе с этим явное презрение к собеседнику, презрение, что самое отвратительное и унизительное, вызванное его внешностью…И она все время была тут, она…от одной мысли об этом все в нем начинало закипать… Внезапно Эрик остановил лихорадочный поток собственных мыслей. Появление этой девицы было столь внезапным, что ему пришлось, так сказать, «работать на автомате» – отвечать быстро, не задумываясь, подчиняясь лишь эмоциям. Эта Блэки не дала ему времени осознать ту ситуацию, в которой он оказался, она…Да и черт с ней, с этой девушкой! Она тут, этого, по-видимому, не изменить, и, лишь только он будет в состоянии избавиться от её общества, он это сделает, а до этого не стоит и думать о ней. Почему-то никакого интереса к причине её присутствия в его доме он не чувствовал. Он вообще не чувствовал никакого интереса к её персоне, испытывая к Блэки такое чувство, какое люди испытывают, глядя на противно жужжащую муху, которая отвлекает их. Но надо лишь открыть окно, и насекомое улетит и больше не будет раздражать. Но он… Неделя, как она сказала…Неделю она здесь, и не известно, сколько он пролежал без сознания до её появления…Что же с ним случилось? С чисто медицинской точки зрения он едва ли мог объяснить то, что с ним было Эрик и не мог вспомнить тот день, как он себя чувствовал… Кажется, он пришел домой… и пролежал в забытье некоторое время, пока его не потревожила эта девушка…Тот крик…Это она кричала, когда сняла с него маску. Губы Эрика тронула горькая усмешка. Ну, хотя бы чем-то он досадил ей… А после того, как его вывел из беспамятства её крик, он заснул… и проспал целую неделю, как она говорит. Хотя, возможно, он и пробуждался, но просто не помнит этого. Странное состояние…А теперь ломит все тело…Но вот это как раз можно объяснить долгим состоянием неподвижности. Волна боли внезапно настигла его, сбила с ног, перекрыла дыхание, заставила сердце на мгновение замереть. Эрик откинулся на подушку( боль от передвижения уже была незначительной), сжал кулаки и зажмурился. Нет, нет, не думай об этом! Ни в коем случае не вспоминай её имя… Не смей даже думать о ней… Если думать о ней, будет очень больно. Чувство такое, словно он стоит на отвесной скале, а внизу бушует море боли, отчаяния, безнадежности… Шаг вперед – и он сорвется, погибнет в этой пучине…Нет, он будет стоять на краю, он не упадет, надо всего лишь не думать…не думать о ней, забыть её имя, забыть о её существовании… Он сможет, он ведь не хочет умереть… Смутно припоминается, что когда-то он желал смерти, но это так больно…так больно умирать, что он больше не желает этого. Все, что угодно, кроме этой боли… Ну же, забудь, хватит, отгони эти мысли. Скорее, а то погибнешь… Кажется, у него получается… Словно муть, поднятая со дна набежавшей волной, его воспоминание о ней было поднято со дна его души…но он должен, обязан забыть…Эрик панически боялся снова подумать о ней, даже не вполне осознавая, почему, этот страх был инстинктивным, ведь каждое живое существо стремиться отгородить себя от боли. Инстинкт, тупой животный инстинкт – но Эрик подчинился ему с легкостью и смирением. И все. Он приказал себе не думать. Но как же это было сложно! Мысли о ней все время подступали к нему, отзываясь в сердце все нараставшей болью. Только невероятным усилием воли он смог заставить себя запрятать эти свои воспоминания куда подальше, зарекаясь никогда больше не поднимать их со дна души. По крайней мере сейчас. Он лихорадочно скользнул взглядом по окружающим его предметам в поисках чего-то, что могло отвлечь его. Нужна какая-то мелочь, которая смогла бы занять его мысли… На полу, рядом со стулом, стоял поднос… Как легко Эрик отдался негодованию! Его серебряный поднос, с тончайшей резьбой, стоивший ему страшно-вспомнить-сколько-денег, которым не побрезговал бы сам персидский шах, стоял теперь на голом каменном полу, не очень-то чистом, надо было заметить… Он безумно обрадовался своему мелочному чувству. Разум, кажется, пытался ещё что-то возразить, называя это трусостью, его не достойной, Но Эрик отмахнулся от этих посулов, пытаясь сконцентрировать свое внимание на пренебрежении этой девушки к его вещам. На подносе были живописно расставлены несколько пустых грязных стаканов с осевшей на донышках специфического цвета мутью, грязная салфетка, сухое мятое полотенце, пустая глубокая тарелка. Цепкий взгляд Эрика подметил и несколько ярко-зеленых пятен, украшавших поверхность подноса. Отдав должное плачевному состоянию этого предмета, он перекинул свое внимание на стоящий рядом с диваном стул. На спинку был вальяжно накинут его любимый шерстяной плед, причем его края возмутительным образом подметали каменный пол… Эрик стал внимательным образом исследовать интерьер своей гостиной, ища и другие преобразования, сделанные этой Блэки. Камин был не разожжен, и неуютно темнел, вызывая одним своим видом чувство холода. Хотя камин в его доме был совершенно не нужен по причине того, что Эрик соорудил себе систему отопления( даже полы в некоторых комнатах были с подогревом!), он любил посидеть у камина с книгой, слушая приятное треск поленьев. В гостиной, в частности, камин был разожжен практически всегда. Его взгляд скользнул по серванту с какими-то резными шкатулочками, по коллекции индийских кинжалов, украшавших стену, по персидскому ковру…на котором тоже были пятна! Тут в коридоре послышались шаги этой девушки. Она приоткрыла дверь в гостиную, просунув в комнату лишь свою голову. Эрик приготовился выразить свое негодование, но она опередила его с вопросом: - Скажите, а вы что, вообще газет не читаете? – и посмотрела на него, приподняв одну бровь, словно подмигивая. - Вам то что? – свирепо отрезал он. В комнате в придачу к голове оказалось и тело. Блэки пожала плечами. - Просто поинтересовалась. - Вы испачкали мой ковер! Бровь поползла ещё выше. Он и сам смутился, поняв, как глупо, мелочно и жалко прозвучало его возглас. - Простите, я уронила стакан, - в её голосе снова появилось презрение, - палец порезала, видите? – она протянула правую руку, на безымянном пальце которой действительно была небольшая царапина. - Мне-то что до этого? – с тем большим возмущением, чем больше было его смущение, огрызнулся он, - Вы не у себя дома. - Я же не виновата, что у вас дорогие ковры. Я извиняюсь. Отстираете. Бензином. - Чем? - Так я и думала… - чуть ли не удовлетворенно произнесла она. - Простите? - Я говорю: отстираете. Не кровь, ототрется. Да и кровь можно… - последнее предложение она пробурчала словно сама для себя. - К чему был ваш вопрос о газетах? - Да просто так… - она помедлила несколько мгновений, словно раздумывая, а потом со странной неуверенностью спросила: - А мы ведь…во Франции? У Эрика уже была мысль о ненормальном состоянии психики этого существа. Он удивленно воззрился на Блэки. - А вы на что рассчитывали? На Италию? – со стороны Блэки раздался мечтательный вздох. - Да нет, это я так…- с безобидным видом быстро свернула тему девушка, - Я вас оставлю? - Оставляйте, - отозвался он, - только постарайтесь оставить в моем доме хоть что-то, на чем не было бы следом ваших «медикаментов» – он растянул губы в ядовитой улыбке. Блэки исчезла за дверью, но ненадолго. Её голова снова оказалась в дверном проеме, предоставив Эрику удовольствие любоваться её немного смущенной улыбкой и лукавым прищуром глаз. - А можно мне воспользоваться вашей ванной? Нет, это немыслимо! Эрик пронзил её яростным взглядом. Не стыда, не совести, словно дома находится! - А вы ещё не пользовались? – он едва сдерживал свое возмущение. - Конечно пользовалась. - Тогда на кой…Вы меня спрашиваете?! - Ну…Если я услышу ваше согласие, на совести легче станет. - Не услышите! Идите к черту! - Осталось тапком швырнуть, - фыркнула она и скрылась за дверью. Он чувствовал к этой нахалке самую настоящую ненависть. Каким образом человек может вызвать за столь короткое время такую неприязнь?! Потрясающе! Сегодня же…Нет, увы, сегодня он не в состоянии… Ну так завтра, как бы он себя не чувствовал, он выпроводит это странное, нелепое, гадкое существо из подвалов и забудет об этом недоразумении. Он бросил взгляд на часы стоящие на каминной полке. Полшестого вечера. Его часы показывали, день или ночь, на маленьком циферблатике, на котором золотое солнце сменяло серебряный полумесяц луны. Остаток дня прошел на удивление мирно. Он нашел на столике, стоящем за изголовьем дивана, Байрона и забылся в чтении. Около восьми в комнату осторожно заглянула Блэки, быстро дала ему лекарство – на вид и на вкус обычная вода, только слегка подслащенная, - и ушла, не промолвив не слова. Он послушно выпил все, теша себя мыслью, что это поможет ему поскорее избавиться от нежелательной гостьи. Наверное, в лекарстве содержалось снотворное, так как буквально через несколько минут на Эрика напала дремота, которая скоро переросла в глубокий спокойный сон. «»»»»»» Что-то отчаянно щекотало ему губы. Эрик попытался не обращать на это неудобство никакого внимания, не желая просыпаться, но противная штука так и норовила сунуться в рот. Повоевав с невидимым врагом ещё несколько минут, он все-таки раскрыл глаза и с поспешностью выплюнул изо рта кончик черной шелковой ленты, которая держала маску. Вообще-то он всегда снимал её на ночь, только когда в гробу спал надевал, потому что гроб-то узкий, повернуться некуда, она и не могла сползти… Эрик присел на кровати, потер пальцами глаза, чтобы вернуть четкостью зрению. На подушке темнела его маска, вдавленная в ткань. Мужчина глубоко вздохнул, потянулся, разминая суставы. Чувствовал он себя просто отлично, словно и не болело у него вчера все тело так, что он едва мог двигаться. Что ж…Он вспомнил о Блэки. Она хотела уйти? Он с удовольствием поможет ей в этом. Эрик встал с дивана, ощутив босыми ступнями холод каменного пола. Удовольствие на любителя, но ему нравилось…выбивало любые остатки сна. Она и ботинки с него сняла… Он взял с подушки свою маску и привычным жестом надел её. Потом обернулся через плечо и глянул на часы: полседьмого утра. Отличное время для прогулки по подземельям Оперы. Эрик вышел в коридор и направился в свою комнату, по дороге заглянув в соседнюю с гостиной библиотеку. На всю комнату раздавалось сладкое сопение свернувшейся калачиком в кресле девушки. Он удовлетворенно хмыкнул, видя безмятежность её сна, и пошел одеваться. В его комнате все было по-старому. Гроб, орган, большое венецианское зеркало рядом с внушительного размера гардеробом. В глубине стекла промелькнул его темный силуэт, но Эрик поспешно отвернулся от своего отражения. Поднял с пола бордовое покрывало и набросил на зеркало. Опять в душе возмутилось воспоминание о том, почему он посмотрел тогда на свое отражение…Ведь это зеркало было скорее его прихотью, его странной причудой…Просто вложением денег в дорогую, но бесполезную для него вещь. Хотя это с какой стороны бесполезную…Иногда надо…Для того, чтобы вернуть себя с облаков на землю… Он тряхнул головой и снова запер непрошеные мысли в клетку. Надо одеться. Эрику было вовсе не обязательно смотреть при этом на себя в зеркало, он и так отлично представлял себе, как выглядит в том или ином костюме… Его гардеробу позавидовал бы самый придирчивый английский дэнди, прожигающий жизнь в удовольствиях и любовных утехах. Костюмы и сорочки из самых дорогих тканей, жилеты, шелковые галстуки, перчатки из лайки, плащи, шляпы радовали взор безупречным вкусом их обладателя. Ему нравилось приобретать красивые вещи. Этим он, казалось, пытался компенсировать ужасные дефекты своей внешности. Очередная его детская прихоть. Эрик остановил выбор на своем обычном костюме: белая рубашка, черный сюртук, плащ, широкополая шляпа. Измятую маску он сменил на новую – в ящиках шкафа у него была целая коллекция разнообразных масок, большинство было сделано им самим, некоторые – приобретены из-за своей невероятной красоты. Он любил маски, любил делать их, биться над способом сделать бездушную намалеванную картонку настоящим лицом, способным обмануть самый внимательный взгляд. Сделать маску, которая бы идеально имитировала человеческое лицо. Но пока он был далек от своей цели - сейчас его изделия могли ввести в заблуждение лишь на далеком расстоянии. Одевшись, он вернулся в библиотеку. Блэки все так же мирно наслаждалась сном. Не испытывая ни малейших угрызений совести, Эрик приблизился к девушке, и, полюбовавшись на неё с тем видом, с каким кот смотрит на пойманную им мышь, он склонился над ней и дернул за плечо. Тут же громогласный визг потряс его чуткий слух. В голове промелькнул неясный образ Карлотты, однажды случайно поскользнувшейся на куске мыла… Девушка кубарем скатилась с кресла. Эрик шарахнулся от неё. Блэки сидела у его ног, испуганно сверкая на него глазами и тяжело дыша. - Н-нельзя же так пугать! – наконец смогла вымолвить она дрожащим голоском, похожим на мяуканье голодной кошки. Эрик быстро взял себя в руки, выпрямился, приняв самую властную свою позу и холодно произнес, не испытывая внутри никаких теплых чувств к девушке: - Идите за мной, я выведу вас наружу. Она недоуменно воззрилась на него. - Сколько сейчас времени? - Полседьмого. - И вы считаете, что это подходящее время для прогулки? А как же завтрак? - Благодарю, я не голоден, - хищно улыбнулся Эрик. - Зато я ещё недостаточно проснулась для того, чтобы осознать, что зверски голодна! - Скажите… - в его голосе появилась усталая натянутость, – вы хотите покинуть мой дом? - Разумеется. - Это ваша единственная возможность. - А что будет, если я ей не воспользуюсь? – она подняла на него ещё мутные ото сна глаза. - Вы так хотите это узнать? – его голос был подобен пронизывающему зимнему ветру. Блэки исторгла из себя тяжелый вздох, потерла глаза кулачками, снова зевнула и с трудом приняла вертикальное положение, опираясь о ручку кресла. - Я так и знала, что попала в гости к людоеду, сдирающему с людей кожу и делающему из неё чучела, - причмокнув губами проворчала она, потом прошла мимо Эрика к выходу из комнаты. - Куда вы? - Завтракать, - она обернула к нему свое заспанное лицо. - Вы не дома, - Эрик почувствовал, как все внутри него закипает в ярости от такой бесцеремонности. Очередной моржовый вздох с её стороны. Девушка прижала ладонь ко лбу, словно пытаясь выбить остатки сна из себя. - Бессердечный, - покачала она головой, - Ведите. Эрик резко подошел к ней, задев складками своего плаща девушку. - Следуйте за мной, - приказал он, на мгновение отвернулся, но потом вновь посмотрел на девушку. – Вы сами пришли сюда. Я вас не приглашал. Я вам ничем не обязан, - отрывисто произнес он. - Да, да… – отрешенно кивнула головой Блэки. Эрика немного беспокоило то обстоятельство, что девушка знала о месторасположении его дома и могла рассказать о нем. Но из этого положения было два выхода, которые смогли бы гарантировать ему безопасность: сделать её вечной узницей подземелий или убить её. Первый вариант Эрик отмел тут же, а после некоторых раздумий отказался и от второго. В конце концов – пусть все будет, как будет… он решил вручить себя в руки Судьбы и не беспокоиться ни о чем. Он посадил заспанную девушку в лодку, переплыл озеро, с радостью чувствуя, что к его рукам возвращается сила, потом провел Блэки по лабиринту подземелий. Блэки всю дорогу держалась рукой за стену, словно боясь упасть. Он шел впереди, скудно освещая дорогу лампой. По крайней мере, дорогу до его дома запомнить она не могла… Он специально сделал небольшой крюк, чтобы запутать девушку. Так, на всякий случай… Блэки послушно плелась следом, за всю дорогу она не проронила ни слова. Наконец они вышли к решетке на улицу Скриба. Скрип отворяющейся решетчатой дверцы пробудил девушку, она вздрогнула и недоумевающее посмотрела на Эрика. - Мы пришли, - спокойно произнес он. - А… Ну тогда до свидания, - все так же отрешенно произнесла она. Он мог избавиться от любых страхов по поводу обнаружения его дома – в таком состоянии она вряд ли запомнила что-то из их пути. Дождавшись, пока она выберется на пустую, залитую восходящим солнцем улицу Скриба, Эрик захлопнул дверцу и повернул ключ в замке. - Прощайте, - кивнул он Блэки и, не обернувшись, скрылся во тьме подвалов. Эрику нравилось возвращаться в свой дом по подземному озеру. Конечно, имелись и другие ходы, более короткие и удобные, не требующие применения «вспомогательного средства», но он любил наблюдать, как нос лодки режет неподвижную гладь озера, нравилось чувствовать свою силу, чувствовать, как послушен в его руках шест и ощущать некое свое могущество над лодкой и водой. Он иногда останавливался посреди озера и прислушивался к плеску волн, ударявших о каменные стены подземелий. Он любил нарушать молчание этих мест, и всегда самым важным и удивительно приятным для него было именно сознание того, что он, Эрик, единственный, кто имеет власть над звуками, да и вообще жизнью, здесь, в подземельях Оперы. Это был его собственный мир, который он построил для себя, его маленькое королевство, полное чудес. В этом было что-то волшебное – в темных водах озера, в молчании камней, в фонаре на носу лодки, в сводах потолка, которые он освещал. Эрик иногда воображал себя героем одной из тех сказок, что рассказывают на ночь детям. Заколдованный принц в своем замке… Его дом тоже был волшебным – полным всяких непонятных для современного ему человека чудес. Местом, где свет зажигался от дерганья шнурка, каким обычно вызывают прислугу, местом, где в большой комнате в конце коридора собраны удивительные вещи: маленькая вселенная в хрустальном шарике, кукла со скрипкой, играющая любую мелодию по желанию своего обладателя, волшебное кольцо, которое превращалось из золотого в серебряное по его велению… много, много всего… Удивительные вещи, которые он сделал своими руками. А ещё коллекция того, что он кропотливо собирал в своих путешествиях. Эрик любил красивые интересные вещи. Любил секреты, любил разгадывать загадки… Иногда он посмеивался сам над собой, называя все это ребячеством и глупостью, но это было так редко, что Эрик и не слушал этого, другого, благоразумного… Он наполнял свою жизнь тайнами и загадками. Смотря на себя в зеркало: широкополая фетровая шляпа, темный длинный плащ, тлеющие угольки глаз – он приходил в восторг от своего вида. Таинственный странник… А одеваясь в роскошный костюм, который мог себе позволить не каждый аристократ, он чувствовал себя таким красивым…удивительно красивым…Он был счастлив, как можно быть счастливым иллюзиями. Иллюзия счастья… Это когда получается внушить себе, что больше тебе ничего не надо. И ему ничего и не надо было, по крайней мере, он так думал… Музыка, мастерская, Опера – его собственный дворец – и все. Он был хорошо обеспечен, он был в безопасности. А теперь надо было начинать все сначала. По крупицам восстанавливать разбитый вдребезги дворец счастья. Нежная женская ручка подняла хрупкий хрустальный домик его благополучия и, не удержав в своих слабых руках, уронила… Осколки впились в него, и было больно, нестерпимо больно. А теперь все прошло. Словно обезболивающее вкололи. Состояние полной отрешенности, автоматичности жизни, но в то же время четкого осознания окружающей обстановки. Эрик стал жить, как жил раньше, словно ничего не произошло. Так же спать, есть, читать, что-то делать в мастерской. Только к музыке он не прикасался, – не хотелось. Так бывало с ним иногда, он всегда слушался себя – не хочется, значит не надо. Но Эрик понимал, насколько легко разрушить это эфемерное равновесие. Он скрыл в глубине души страшную боль, боль, которая могла бы убить его, чуть не убила. Она иногда пыталась вырваться наружу, пыталась заговорить о себе – по сердцу словно медленно проводили тупым ножом. Больно было, когда он остановился у дверей её комнаты. Комнаты, полной платьев, которые он сам выбирал, полной женских безделушек, которые были подобраны со вкусом и умением, которые странно было найти у человека, не имевшего с женщинами длительных знакомств. В замке был ключ. Он словно вызывал на поединок – повернешь – не повернешь… Эрик медленно протянул руку к кусочку меди, медленно сжал его в своих пальцах и резко, молниеносно, словно опасаясь чего-то, повернул. А потом бросился вон из коридора, так и оставив ключ в замке. Он едва сдержал тогда волну боли, грозившую захлестнуть его с головой, но он смог. Теперь, проходя мимо её комнаты, его сердце всегда немного екало, но с каждым разом все слабее и слабее. Вот уже полторы недели…Время в его доме удивительно. Оно одновременно тянется ужасно долго, но, при этом, пролетает незаметно… Возможно, он просто привык, и долгие дневные часы не кажутся ему тягостными… Он не страдал, не мучался от безделья, он просто жил, как всегда, перебиваясь различными мелкими занятиями, и день проходил за днем, и он был спокоен. Ничто не нарушало ровного течения его жизни. Десять дней, во время которых он почти убедил себя, что все вернулось на круги своя. Что он может жить, как раньше, не смотря ни на что. Но вот, сидя утром в мастерской и теребя в пальцах маленькие шестеренки от разобранных часов – он хотел, кажется, чтобы вместо противной кукушки из них вылетала маленькая изящная птичка (часы принадлежали его матери, и у Эрика давно появилась мысль переделать эту безвкусную поделку немецкого часовщика, годную лишь для берлоги охотника, в вещь красивую, подходившую для его дома), он внезапно отшвырнул от себя детали, чувствуя невероятное раздражение. Взялся за другую вещь, буквально через несколько мгновений бросил, оглядел стол, заваленный всем тем, что ему предстояло собрать, разобрать, усовершенствовать, починить ( тут можно использовать значок /), нахмурился, зло провел рукой лбу, резко встал и вышел, захлопнув за собой дверь. В библиотеке он взялся за книгу – и закрыл её через минуту, поняв, что чтение вызывает у него то же недовольство и раздражение. Эрик неприкаянно прошел по всем комнатам, сумрачно оглядывая обстановку. Хотелось чего-то – он не понимал чего. Делать что-либо было для него невыносимым. Отчего подобное состояние – Эрик не знал. Просто, вот так, внезапно, нестерпимое раздражение от всего, к чему не прикоснись. Он просто не находил себе места, мечась в непонятной тревоге и нетерпении по дому. Наконец, остановившись в своей комнате, он окинул сумрачным взглядом гардероб, потом резким движением распахнул его дверцы, достал плащ, шляпу, маску. Если пребывание дома было для него тягостно, то вполне логичным было бы совершить небольшую прогулку, может, и развеется это глупое состояние… …Прохожие отшатывались от странного прохожего, идущего вперед и, казалось, не видящего ничего перед собой. Широкополая шляпа скрывала верхнюю часть лица, нижнюю укрывал от взгляда высоко поднятый ворот. Видна была лишь узкая полоска кожи, немного неестественного цвета, но вряд ли кто из проходящих мимо людей успевал замечать эту странность. Вид этого человека, с первого взгляда наталкивающий на мрачные мысли об обреченном страннике, отталкивал парижан. Веселые, смеющиеся – улыбка тут же исчезала с их лица, стоило только взглянуть на этого странного прохожего. Словно улыбке было стыдно появиться рядом с такой тьмой. А этот человек, Эрик, шел и не замечал никого вокруг. Опустив глаза, он не разбирал дороги, просто бродил среди парижских улиц, сделав однажды три круга по одному кварталу. Прохожие, их жизнь, их разговоры ничуть не задевали его, не завладевали его вниманием ни на мгновение. Он не думал ни о чем, просто брел, подчиняясь непонятному ему порыву, не пытаясь разобраться в своих чувствах и мыслях. Такое бывало с ним и раньше. Эрик покидал подземелья Оперы и гулял по Парижу…Хотя гулял – не совсем подходящее слово. Гулять – значит иметь какую-то цель для передвижения, даже если это всего лишь желание подышать свежим воздухом и развеяться. А он шел, потому что все остальное было для него невыносимым. Сидеть дома было невыносимым, работать, читать, есть, думать… И тогда он бродил по улицам, подобно воплощению Одиночества и Тоски, пока ночь не опускалась на город. Если ему посчастливилось выйти к Опере, он возвращался домой, а так Эрик мог идти целый день, не чувствуя ни усталости, ни голода. Бывало, в нем внезапно пробуждалось спасительное желание что-то сделать – он вспоминал о какой-нибудь недоделанной безделушке или недочитанной книге, и возвращался домой. Но сегодня он уже шесть часов бродил по Парижу, а в голову не приходило ничего, что могло бы занять его. Темнело. Улицы постепенно пустели – горожане разбредались по домам подготовиться к ночным увеселениям. Есть такой час в жизни города, отделяющий день от ночи, когда люди исчезают с улиц, чтобы через некоторое время вновь атаковать город, вооружившись билетами в театры или оперу. Другие разбредаются по ресторанам, кабакам, игорным домам…Начинается ночная жизнь Парижа. Эрик шел по какой-то улице, единственное отличие которой от остальных было в большом полусгнившем кабачке, преграждавшем путь прохожим. Этот-то самый кабачок и приковал к себе внимание Эрика. Он резко остановился, вперив взгляд в лежавший у его ног овощ, пытаясь вспомнить его название. «Брокколи? Капуста? Лук? Спаржа? Кабачок…Кабачок!» Он ухмыльнулся, посмеиваясь над самим собой, и любовно осмотрел овощ. Потом поднял голову и оглядел улицу, на которой оказался. Она была слишком узка для экипажей, темна, грязна и безымянна – его внимательный взгляд подметил маленький светлый прямоугольник на одной из стен домов, обозначающий место, на котором когда-то – ещё недавно, судя по цвету – висела именная табличка. На улице располагалось несколько не внушающих симпатии домов, на первом этаже одного из них разместился…кабачок! Эрик тихо рассмеялся своим мыслям. Самая обыкновенная таверна, пытающаяся притвориться рестораном – на витрине гордо лежала начиненная яблоками индюшка явно не первой свежести, что должно было, по мнению хозяев заведения, символизировать качество оказываемых услуг. На табличке над входом была золотая надпись «Медальон» и кое-как слепленное изображение серебряного медальона, раскрытого так, что были видны два смазанных портрета внутри. Из кабака доносился приглушенный шум. Эрик подошел ближе и заглянул через витрину внутрь. Через немытое стекло он различил мелькающие тени слуг, людей за столами – они пили и играли в карты. Ничего интересного. Мужчина уже был готов продолжить свой рейд по парижским улицам, как внезапно до его слуха донесся голос, разрезавший монотонный гул таверны. - Черт меня побери, Шарль, если я не выиграю сегодня все деньги у этих жуликов! Этот голос…Он знал его… Этот визгливый, странный, противный, гадкий детский голосок принадлежал его недавней странной знакомой, непонятным образом оказавшейся у него в доме… А он и не вспоминал о ней ни разу за все время, словно с её уходом стерлись все воспоминания о её присутствии. Ну и что ему до этого? Если эта Блэки и сидит там, то какая ему разница? А впрочем…Это было подобно интересу энтомолога, сомневающегося, правда ли увиденная им бабочка представляет собой нечто интересно или же это обычная капустница. Эрик подошел в тяжелой, засаленной двери кабака. Протянул руку к кованой ручке, подумал несколько мгновений и решительно потянул её на себя. Безрезультатно. Он дернул снова – дверь не поддавалась. Да что такое? Внезапно дверь распахнулась перед ним и на пороге появился краснолицый мужчина, по виду явно перебравший с алкоголем. Он некоторое секунд тупо смотрел на Эрика, потом, потеснив его, вышел, качаясь, на улицу, обернулся, что-то гаркнул, прощаясь, и поковылял прочь. Так…Оказывается, от себя. Эрик покачал головой. Что-то с ним происходит. Распахнутая дверь снова побудила в нем сомнения о целесообразности его поступка. Дверной проем, словно злая колдунья, заманивающая детей в свой дом сладостями, был слишком, подозрительно гостеприимным. Эрик так бы и стоял на пороге, если бы знакомый ему девичий голос не возмутился: - Чего стоите? Войдите, закройте дверь, холодно! Он сделал шаг внутрь и захлопнул за собой дверь. Огляделся. На него тут же уставилось несколько пар глаз, но через несколько секунд, насытившись, видимо, его видом, посетители вновь вернулись к своим делам. Эрик сразу же обнаружил интересующий его предмет. В одном из углов, за круглым столом, сидели четверо. Трое мужчин - один в маленьком, не по голове, зеленом котелке, другой долговязый, едва умещавший свои длинный ноги под столом, третьего он видел лишь со спины – грязная синяя рубашка и длинные спутанные черные волосы. Четвертой была девушка. Вальяжно развалившись на стуле, положив закинутые одна на другую ноги на край стола, она одной рукой держала засаленные карты, а другой время от времени брала бутылку вина, стоявшую рядом с ней, подносила её к губам и делала глоток. Белое платье, растрепанные темные волосы, возбужденный взгляд, раскрасневшиеся от спиртного и азарта щеки… Эрик застыл на пороге, не сводя с неё взгляда. Карты? Вино? Представшая его глазам картина была дика, перебирая в памяти все картины виденной им жизни с подобным он сталкивался, кажется, впервые. Девушка играет в карты с кучкой пропахших алкоголем и табаком мужланов? - Ей, мсье, вы будете садиться? – хриплый голос прозвучал совсем рядом. Он вздрогнул и увидел перед собой длинную тощую девицу, сжимающую в руках засаленный поднос и подозрительно поглядывающую на него, прищурив один глаз. - Д-да, конечно, - пробормотал он и, не сводя взгляда с Блэки, поспешно уселся за один из столов. - Чего закажете? – скривилась девица, оглядывая странного посетителя. - Вина, - не задумываясь, произнес он. Служанка ушла. (как ты думаешь, можно обозвать её официанткой? ) Эрик осмотрелся. Он сидел в углу, рядом с кривой барной стойкой, за которой примостились несколько мужчин с абсолютно отрешенными от мира сего лицами. За стойкой орудовала внушительная женщина в грязном красном фартуке. Внушительным в ней было все, начиная с огромного роста и длинных грубых рук, до мощного телосложения и хозяйского выражения лица. Весь её вид дышал здоровьем, силой; не на секунду не было сомнения, что эта женщина и есть хозяйка. Сами её владения представляли собой темную комнатушку с двумя десятками тесно приставленных друг к другу круглых столов разных размеров; вдоль стен были поставлены жесткие лавки, к которым были приставлены малюсенькие столики; за одним из таких пристроился Эрик. С другой стороны барной стойки можно было увидеть маленькую винтовую лестницу на второй этаж. Все помещение освещалось двумя люстрами под потолком в виде корабельных рулей. Посетителей было достаточно. Большинство из них сидело на противоположной Эрику стороне, где разместились Блэки – почти все играли, громко ругаясь, некоторые просто с мрачным видом глотали вино, третьи громко хохотали, стуча огромными кулачищами по столам. За исключением хозяйки, нескольких нерасторопных служанок и Блэки, в помещении не было женщин – было тем более удивительно, что никто, по наблюдениям Эрика, не обращал внимания на Блэки, словно девушка, играющая в карты, это нормально… Перед ним стукнулась о стол бутылка вина и огромный стакан. Служанка подозрительно сверкнула глазами на мужчину, чье лицо она не могла увидеть, и ушла. Эрик равнодушно посмотрел на спиртное и перевел взгляд на интересующий его объект. Блэки смеялась, обнажая белые зубы и, в промежутках между очередным ходом, делала добрые глотки вина прямо из горла. Сидевшие рядом с ней мужчины лишь кисло кривили ртами. Девушка время от времени поднимала глаза и смотрела на своих партнеров по игре, уже знакомой ему манерой морщила брови и насмешливо прикрывала глаза. Возможно, Эрик наблюдал за ней слишком пристально, так как ему показалось на мгновение, что её взгляд скользнул и по нему, впрочем, это было неудивительным, если вспомнить, сколько он внимания привлек к своей персоне при входе. Девушка лихо зажимала между двух пальцев карту и швыряла её о стол, иногда приговаривая: - А, чтоб вас! Вот так, Шарль! – и всякий раз смотрела на мужчину в маленьком котелке, делая смешные, уродовавшие ее рожицы. Названный мужчина лишь закусывал губу, словно пытаясь совладать с собой, и все больше наливался краской. Было такое чувство, словно ещё чуть-чуть и он сорвется. Эрик сидел уже минут двадцать, наблюдая за этой странной игрой. Он чувствовал необычайный интерес к этой девушке – бабочка, кажется, и впрямь оказалась довольно редким экземпляром… К тому же все вопросы, которыми он не задавался раньше: кто она? Откуда? Как оказалось в его доме? – возникли вновь. И теперь он захотел получить на них ответы. А ещё – он не хотел себе в этом признаваться, хотя в глубине души сам прекрасно это понимал, – это было нечто новое в его жизни, нечто, что могло бы хоть ненадолго заинтересовать его и занять все его мысли. Вернее, он позволил этому занять все его мысли. Потому что, честно говоря, ничего другого, что могло бы их занять, просто не существовало. Он даже не пытался разобраться в своих чувствах по отношению к увиденному. Вернее, он и не чувствовал ничего. Эрику было просто интересно, как может быть интересно от музейного экспоната или новой книги. Он бесстрастно наблюдал за Блэки, за её лицом, за поведением, за словами. От алкоголя и нехватки свежего воздуха она раскраснелась, в глазах был какой-то лихорадочный блеск, поведение становилось все более и более наглым. Было видно, что окружавшим её мужчинам уже порядком надоела эта необычная собутыльница. Они мрачно переглядывались, мужчина в котелке начал постукивать по столу пальцами, время от времени сжимая их в угрожающий кулак – Блэки словно не замечала этого, бросая на стол карты и потягивая вино. Наконец терпение мужчин кончилось. После очередного выпада девушки, когда она с победоносным видом кинула три карты на стол, один из них – тот, что сидел спиной к Эрику, внезапно вскочил и хлопнул ладонью по столешнице, громко, на весь кабак завопил мерзким фальцетом: - Убирайся, шлюшка дрянная! Его спина, слава богу, не загораживала Эрику девушки. Он увидел, как она побледнела. Стало очень тихо, не несколько мгновений все посетители замерли и оглянулись на неё. Блэки медленно стала, на её лице постепенно проявлялось выражение ярости – она крепко сжала губы, сузила глаза и тяжело дышала, не сводя взгляда с обозвавшего её мужчины. Глядя на неё, Эрик подумал, что она сейчас накинется на несчастного, – в ней не было видно не страха, ни смущения, только ярость и злоба. Мужчина в котелке, Шарль, усталым движением прижал пальцы к переносице. - Бесси, уведи её, - в наступившей тишине была хорошо слышна его просьба, сказанная тихим, стонущим голосом. Женщина, стоящая за барной стойкой, стукнула стаканом по столешнице и, быстро выйдя из-за стойки, пересекла комнату, подошла к Блэки, мягко взяла её за плечо и отвела от компании к бару. Мужчина, обозвавший её, обернулся, – Эрик увидел его перекошенное злобой ястребиное лицо – и, тяжелой поступью подойдя к лестнице, скрылся на втором этаже. Шарль и оставшийся за столом человек, во время всей сцены сохранявший благоразумное молчание, возобновили игру, словно пытаясь этим восстановить обстановку в таверне. Действительно, через некоторое время все уже позабыли о произошедшем, продолжив свои занятия. Бесси же подвела Блэки к тому углу, где сидел Эрик и начала торопливо шептать ей: - Лучше уходи сейчас…Завтра придешь… Все в порядке…Бывает…Деньги верну… Девушка, с чего лица уже исчезла злоба, мягко приложила палец к губам говорившей, прося её замолчать, и едва уловимым кивком указала на Эрика. Он встретил её взгляд, – она словно присматривалась к нему. Он не отвел глаз, так же прямо посмотрев на неё. На лице Блэки появилось озадаченное выражение, словно она пыталась что-то вспомнить. С удивительным легкомыслием мужчина гадал, сможет ли она его вспомнить. Девушка тряхнула головой, словно отгоняя некое наваждение, снова повернулась к Бесси и тихо сказала: - Я пойду. Извини, - и быстро выскользнула из кабака, - только дверь скрипнула. Бесси и рта не успела раскрыть. Она стояла несколько секунд неподвижно, словно пытаясь понять, куда исчезла Блэки, а потом обернулась к Эрику и бросила на него тяжелый взгляд мутных серых глаз. - Мсье ещё чего-нибудь желает? – подозрительно спросила она. - Нет, благодарю, - он растянул губы в ухмылке, лишь погодя вспомнив, что женщина его лицо не видит, - Сколько я вам должен? - Франк, - она неприветливо улыбнулась, - А вы что же, вот так сразу и уходите? Вы ничего не выпили, мсье. - Вот ваш франк, мадам, - монета приятно звякнула по столу, - бутылку я заберу с собой, вы не против? – и, не дожидаясь ответа, он схватил свой заказ и вышел на улицу. Оказывается, его ждали. Блэки стояла напротив входа и, лишь он появился, приблизилась к нему, недружелюбно сверкая глазами. - Мсье, вы следили за мной, - прошипела она. - Вовсе нет, - насмешливо и равнодушно ответил Эрик. Его позабавила злость девушки. Да и какое ему, собственно, дело до того, что она чувствует и думает? – Я просто гулял. Просто зашел выпить. Замечательное заведение, вы не находите? Отменное вино. Прекрасная обстановка, все посетители как на подбор – приличные и добропорядочные граждане. - Не стоит надо мной издеваться. - Правда? А что тогда? – протянул он, - Мадмуазель, не тешьте свою гордость мыслями о том, что я намеренно вас выследил. Это всего лишь случайная встреча. Если вы мне можете назвать хоть одну причину, по которой мне стоило бы следить за вами… Блэки промолчала, он лишь слышал в темноте её тяжелое дыхание. От нее несло алкоголем. Он поморщился. - Прощайте, мадмуазель. Могу поручиться, что больше мы с вами никогда не увидимся. - Ну что ж, - выдержав паузу в несколько секунд отреагировала она, - Прощайте, мсье Призрак Оперы, - и, развернувшись, молниеносно исчезла во тьме парижской улице, словно привидение. Мсье Призрак Оперы? Но откуда она знает?.. Впрочем, в этом нет ничего удивительно, если вспомнить всю его славу, вспомнить, сколько писали о нем газеты, сколько шума поднялось вокруг…вокруг того случая. Да, того случая. Блэки вполне могла прочитать о легенде Гранд Опера в газетах и, сопоставив имеющиеся у неё факты, прийти к простейшему выводу о личности того, с кем она встретилась в подвалах оперы. В этом нет ничего удивительно. Удивительное в том, что до сих пор никто из полиции не пришел в его дом, чтобы арестовать «опасного преступника». Впрочем, он давно не проверял ловушки…Хотя возможно, что Блэки и не рассказала о нем…а, может, ей просто не поверили? В любом случае ему все равно. И даже любопытно. Любому бы показалось безумством отпускать Блэки после того, как она узнала о существовании Призрака Оперы, ведь девушка с легкостью может выдать эту тайну, и даже наверняка выдаст её, но его это нисколько не волновало. Эрика интересовало, расскажет ли Блэки о нем, ему даже хотелось, чтобы она рассказала, ведь это должно привести к прелюбопытнейшим последствиям. О нет, он не собирался бороться с парижской полицией, нет, конечно! Он бы просто сидел у себя в подвалах, скажем, в гостиной, подле камина, читал бы книгу и гадал, минуют ли служители закона его ловушки. А если минуют…ну и что? Честь им и хвала. Он, Эрик, сопротивляться не собирается. Зачем? Так рассуждал он, пробираясь сквозь парижские переулки к Опере. Под плащом у него была спрятана бутылка с вином, - Эрик, разумеется, не собирался пить подобную мерзость, но оставлять её в таверне было подозрительно, а бросить на улице не захотелось. Он запрячет её куда-нибудь подальше, и, кто знает? быть может однажды вновь найдет её, поставит перед собой на стол, и вспомнит о том, как приобрел её, вспомнит всю эту нелепицу и эту непонятную девушку… Но как она все-таки оказалась в его подвалах? Пробралась туда через подземелье? Невозможно. Она не смогла бы миновать его ловушки, не смогла бы перебраться через озеро, ведь лодка была на другом берегу. Через проход на третьем этаже через зеркальную комнату? Но она закрыта, и открыть её может лишь он, Эрик. Можно было, конечно, предположить, что она переплыла озеро…чепуха. Но как тогда? Она словно материализовалась из воздуха. Пришла из ниоткуда, чтобы уйти в никуда… Эрик усмехнулся. Его мало волновало это. Да, да, это было весьма и весьма любопытно, но это не задевало его так, как должно было бы. Можно поразмыслить над этой загадкой, когда нечем будет заняться. Как, например, сейчас. Но сердце спокойно, оно не начинает биться учащеннее от осознания какой-то тайны…тайна – это замечательно, но ему это практически безразлично…вот каким он стал. Спокойным. Непроницаемым. Мужчина покачал головой, отгоняя подобные мысли. С ним все в порядке. Ему прекрасно удавалось обманывать самого себя. Ложь, которой он легко поддался, хоть там, в глубине души, он прекрасно все понимал, понимал, что окаменел, понимал, что его стремление заморозить свою душу, свои чувства постепенно убивает его, если уже не убило. Но с другой стороны, он боялся. Чувства – это боль, а он не хотел боли. Не хотел, чтобы его сердце вновь разрывалось на части, чтобы его душа кричала, рыдала, стонала…Надо было просто жить, как он жил всегда: работать, сочинять, есть, пить, просиживать вечерами у камина, гулять по Опере, по его Опере… Эрик вышел на площадь перед зданием, которое называл своим домом. Ни каждый может похвастаться подобным жильем. Он сам построил его для себя, сделал таким, каким хотел…Да, конечно, был Гарнье, великий архитектор, но не он истинный хозяин Оперы. Призрак Оперы… Если бы не эта легенда, Парижская Опера не отличалась бы ничем от подобных ей зданий – атрибутов каждой европейской столицы. Но он, Эрик, сделал это здание уникальным, он дал ей душу… Честолюбие. Что же поделаешь? Каждый мечтает увековечить себя для потомков, каждый пытается добиться этого своим способом. Некоторым, как ему, например, это удалось. Его слава умрет или вместе с Оперой, или вместе с последним человеком, верящим в легенды про призраков и не упокоенных духов. И как всегда он свернул с освещенной десятками фонарей площади и свернул на улицу Скриба. Он почти никогда не входил к себе в дом через главный вход. Может быть, даже никогда. Но ведь он – особый хозяин, невидимый хозяин, которого не знает и не видит никто, но который следит за всем и каждым. Да и положено ли призракам ходить входить через парадный вход? У них обычно есть свой, четко определенный и неизменный маршрут. У него тоже был подобный. Эрик всегда начинал осмотр своих владений с крыши. Из подвалов он быстро поднимался на наверх, выбирался на крышу Оперы и обозревал Париж, как будто проверяя, все ли в порядке там. В такие моменты он был не просто хозяином Оперы, он был хозяином Парижа, всей Франции… В любую погоду, в любое время суток – он подставлял лицо ветру, который на такой высоте дул постоянно, и любовался своим городом. Он поднимал глаза и смело смотрел на солнце – его глаза целую секунду выдерживали солнечный свет. Он досконально изучил звездное небо над Оперой, он встречал и провожал Луну… и никогда не чувствовал себя одиноким. Одиночество приходило после, когда он спускался на «живые» этажи здания. Комнатушки, в которых ютились балерины, их матушки, работники, костюмерши, мастера декораций…все население этого маленького государства. Они жили по два, по три человека в одной комнате, постоянно переругиваясь за жизненной пространство, завидуя друг другу, ненавидя успех соперника, страдая из-за собственный неудач, радуясь удачам…они жили…и Эрик остро чувствовал отличность своего существования от этой, полной чувств, переживаний, страстей жизни. Он старался всегда как можно быстрее миновать эти этажи. По сути, и следить там было не за чем – гримерные, кабинет дирекции, коридоры, по которым шныряли туда-сюда служительницы лож, кулисы – вот, за чем он следил особо пристально. Если выражаться деловым языком: он контролировал производственный процесс. В Опере не должно быть не то, что плохих – даже посредственных певцов, танцоров, музыкантов, не должно быть посредственных опер и балетов. Любые изменения, которые проводила дирекция, проходи под его строгим надзором. А если ему что-то не нравилось, он всегда давал им понять это…и лучше бы директорам слушаться его… Но он перестал следить за Оперой, он легкомысленно забросил свои обязанности. Пора было вновь вернуться к своей работе, а то, не приведи Господь, директора вздумают поставить какую-нибудь новомодную паршивую оперку, что так нравятся публике, или пригласят новых певцов, не обладающих ни талантом, ни даже хоть сколько-нибудь вразумительным голосом…потому что чтобы петь, нужен не только голос, но и огромный талант использовать этот голос, талант превращать сухие тексты арий в настоящие чувства…как мало таких певцов! Тех, которые заставляют сердце биться в волнении, переживать за героев, сочувствовать им…и как много таких, подобных, скажем, Карлотте, с практически идеальным голосом, но полным отсутствием игры. Заводная кукла, издающая красивые звуки. Эрик с легкостью может сделать подобную, поставить её на сцене, завести – результат тот же… С недовольством он подумал, что у Оперы теперь нет примадонны. С недовольством – оттого, что ему пришлось вспомнить, почему у Оперы теперь нет примадонны. Он заставил себя не углубляться в воспоминания, в его памяти просто всплыло то происшествие, но он посмотрел на него как бы со стороны, словно и не принимал в нем никакого участия. Да, маршрут его осмотра Оперы надо изменить. Зачем подниматься на крышу? Совершенно бессмысленно и не нужно. Так он сэкономит много времени…Ведь там, на крыше, Лира Аполлона… Эрик сжал руку в кулак. Совершенно не обязательно подниматься на крышу. Сейчас нужно обратить все внимание на то, что происходит в кабинете директоров. Как бы они не приняли каких-нибудь нелепых решений без его, Эрика, контроля… А вот и решетка. Вход в его дом. Эрик достал из кармана ключ, повернул его в замочной скважине и, словно тень, проскользнул в открывшийся проход. У него много дел. ----------------------- Он терпеливо ждал её, сидя за пустым столиком в ресторане. Завтрак его давно закончился, посуду уже убрали, и официант только бегал туда-сюда, принося новую чашку чая и унося пустую. Сколько он уже выпил чашек? Наверное, штук семь точно. Крепкий черный чай с молоком, как пьют англичане, как приучила его мать. Теперь он не может пить ничего другого, и, хоть французы и ужасно готовят чай с молоком, совершенно не соблюдая никаких пропорций, это все же лучше, чем простой чай, или, скажем кофе, от одного запаха которого ему становилось дурно. Он лениво пробежал глазами уже дважды прочитанную газету, сложил её, тяжело вздохнул и попытался примириться с мыслью, что она, вероятно, вообще не спуститься к завтраку. Все началось неделю назад, когда девушка, поднимавшаяся перед ним по лестнице, оступилась, выронила сумочку и сама чуть не полетела вниз по лестнице. Он тогда проявил замечательную ловкость, успев поймать и девушку и сумочку. Ответом ему был благодарный взгляд из-под полей белой шляпки и тихое «спасибо», сопровождавшееся таинственной улыбкой. На следующий день за завтраком он подошел к ее столику и вежливо осведомился о состоянии её ноги, так как «боялся, что мадмуазель подвернула её». «Мадмуазель» опять таинственно улыбнулась и поблагодарила за заботу, уверив, что с ней все хорошо. Продолжать разговор она явно не собиралась, и ему ничего не оставалось, как удалиться к своему столику и спрятаться за газетой, изредка посматривая из-за испещренных текстом листов на девушку. Она не сказать, чтобы была очень хороша собой, даже наоборот, если рассматривать ее лицо с общепринятых канонов красоты. Но в ней было что-то удивительное, зацепившее его сразу, при самом первом взгляде. Она спокойно поглощала свой завтрак, читая какую-то книжку, а с лица ее не сходила удивительная, непонятная улыбка, притаившаяся в уголках ее губ. Сразу хотелось знать, чему она улыбается: книге, своим мыслям, или, возможно, на самом деле она просто смеется над ним? Решив не привлекать к себе излишнего внимания, он встал и ушел раньше нее, - он совершенно не желал, чтобы она решила что за ней следят. Всю неделю он наблюдал за ней: осторожно, аккуратно, да он и не чувствовал, что эта девушка стала чем-то наподобие его цели, наблюдения за ней развлекали его и доставляли удовольствие. Он узнал, что она жила на втором этаже в номере 116, - портье как-то назвал ее номер громче обычного, подавая ей ключи, - что носит девушка только белый цвет, - по крайней мере, всю неделю ее платья были только белого цвета, хотя и самых различных фасонов. Мадмуазель преимущественно рано спускалась к завтраку, каждый вечер уходила куда-нибудь, но он ни разу не видел ее в сопровождении другого человека, она всегда была одна. У нее так же, что было странным и необычным, не было служанки, со служащими отеля девушка всегда разговаривала сама. Да, и он узнал самое главное: ее имя. Ее звали Адриана. Просто Адриана, он слышал, как она попросила портье называть ее «мадмуазель Адриана» и никак иначе. «Не люблю свою фамилию» – поморщилась она тогда, и портье понимающе кивнул. Красивое, необычное имя, очень подходящее ей. Она была очаровательна. Он признался себе в этом лишь сегодня, с каким-то колючим нетерпением ожидая ее прихода на завтрак. Ему ужасно хотелось увидеть эту изящную маленькую фигурку в ослепительно белом платье, с ее вечной хитрой улыбкой на лице, которую он все никак не мог разгадать. Но она так и не пришла. Возможно, ей принесли завтрак в номер, возможно, она просто спасла после утомительной ночи ( тут он невольно начал гадать, что же могло сделать ночь столь «утомительной»), возможно, она вообще не ночевала в отеле. Последняя мысль возмутила его. Причем возмутился он не на себя за столь оскорбительные для чести девушки догадки, но на нее за то, что она дает повод к подобным выводам. Раздосадованный, он наконец поднялся в номер, сетуя на себя за то, что, как полный идиот, целую неделю наблюдал за непонятно какой девицей, которая, возможно, вообще является простой вульгарной любовницей какого-нибудь престарелого богача с трясущейся челюстью, который тратит деньги на молодую вертихвостку просто потому, что больше тратить деньги ему не на что. И он, отпрыск старого уважаемого рода, состоятельный молодой человек (это он мысленно говорил себе, уже войдя в номер и любовно одергивая свою сюртук, стоя перед зеркалом), приятный во всех отношениях ( он поправил темную прядь волос, упавшую на лоб), он следит за незнакомой, совершенно чужой ему девушкой! И почему? Ничего привлекательного в ней нет, разве что ее улыбка… Он вздохнул. Судьба – странная вещь. Вечером в театре он встретил ее. Спектакль был наискучнейшим. Она стояла в антракте, вальяжно прислонившись к мраморной колонне и пряча за веером невольные зевки. Увидев ее, он отчего-то замер, словно прикованный к месту одним ее видом, и она, разумеется, заметила его. Лицо ее расплылось в приветливой улыбке. У него появилось странное чувство, что она не удивлена встрече. Адриана неспешно подошла к нему, хитро поблескивая глазами, отчего он начал чувствовать себя кроликом, загнанным в капкан. - Мсье, - певуче поздоровалась она, - какая приятная встреча! А он, после почти минутного молчания, выдал наиглупейшую фразу, заставившую его густо покраснеть сразу же после того, как она сорвалась с его губ: - Разве мы знакомы, мадмуазель? Она рассмеялась. - Жаль, тут поблизости нет лестниц, с которых вы могли бы меня поймать…теперь вы вспомнили? - Да…кажется… - он пытался побороть смущение. - Ну, даже если вы меня не помните, ничто не мешает нам познакомиться, если, конечно, я не вызываю вас какого-либо сильнейшего отвращения. - Нет, что вы… - Мадмуазель Адриана. - … - Мсье?.. – подсказала она. - Мсье Жан-Жак, - он наконец-то хоть в какой-то мере овладел собою. - Замечательно, - она удовлетворенно кивнула, - а теперь к делу. Понимаете, мсье Жан-Жак, у меня есть целая ложа, но у меня нет никого, кто бы составил мне компанию, а спектакль столь непоправимо тосклив, что без собеседника я боюсь уснуть на втором акте, так как все мое терпение было истрачено на то, чтобы выдержать первый. Вы не хотели бы променять свое место в партере на пустое кресло в моей ложе? Понимаю, предложение не самое заманчивое, - она хмыкнула, - но я была бы вам так благодарна… - и девушка устремила на своего собеседника вопросительный взгляд. - Ну…если вы…желаете. Просите. То я… - Да, я прошу, - улыбнулась она и резко раскрыла веер. Расшитый серебряным бисером, он засверкал в приглушенном свете комнаты тысячами огоньков, и Жан-Жак едва сумел отвести взгляд от этого сияния. Словно загипнотизированный, он поднял глаза на лицо девушки. Последние остатки здравого смысла позорно сдались и он, широко улыбнувшись, кивнул: - С удовольствием, мадмуазель, благодарю вас. «А почему бы и нет, - подумал он, - она мила, очаровательная, загадочна…это ведь приключение, именно то, за чем я приехал в Париж». Его друзья часто хвастались подобными знакомствами – неожиданными, нелепыми, всегда быстротечными и бесперспективными…Но кому были нужны они, эти занудные и банальные «перспективы»? Он молод, он богат, он познакомился с девушкой, да еще познакомился так, что сможет рассказывать всем своим друзьям об этом с такой же гордостью, с какой они говорили про своих Луиз и Марий. А у него была Адриана… В тот вечер они высидели второй акт в театре, занимая друг друга разговорами, которые они забыли тут же после финальных аплодисментов – весьма жидких, надо сказать. - Никогда больше не пойду в театр! – смеясь, заявила Адриана, встав со своего места и поправляя жемчужную шаль на плечах, - С этого дня – только опера! Он согласился с ней и тут же пригласил на воскресную «Кармен» в Гранд Опера. - Гранд Опера? – со странной улыбкой переспросила она, - разумеется. С удовольствием. В отель они отправились в одном экипаже, он проводил ее до дверей ее номера, вежливо поцеловал одетую в шелковую перчатку руку и пожелал приятных сновидений. Когда за Адрианой закрылась дверь, он испытал странное чувство, что с этой девушкой он не скоро расстанется… ------------- Несмотря ни на что, он был доволен. Если не Оперой, то собой. Он вновь мог гулять по коридорам Оперы, вновь мог наблюдать за репетициями, смотреть на сцену и не думать, что когда-то она распевалась в тех самых комнатах, что она так же стояла на сцене в день своего и его, ее учителя, триумфа. Рана зажила быстро, он и сам удивился, насколько. Зарубцевалась, превратилась в шрам, который беспокоит его временами, но и только…шрамы со временем сглаживаются, хоть и остаются на всю жизнь, но однажды настанет день, и сердце его даже не екнет при воспоминании о ней. А сейчас екает – недовольно так, неповоротливо, как будто даже и лениво, но в тоже время очень больно… Он вздохнул, встал, аккуратно придвинул обитый красной шелковой тканью стул к стене, и вышел из ложи, бесшумно прикрыв за собой дверь. Сегодня представление. Первое представление после скандала, связанного с исчезновением Кристины Даэ. Вовсю шли приготовления – по сцене бегали рабочие, устанавливающие декорации, Карлотта распевалась в гримерной, балерины в тысячный раз повторяли все па танца….А он внимательно наблюдал. Кажется, жизнь в Гранд Опера постепенно возвращается на круги своя. И билеты в пятую ложу не проданы. Эти два идиота хоть чему-то научились. В первую очередь тому, что не надо злить Призрака Оперы. Ведь это так просто – исполнять его немногочисленные просьбы… Неделю назад он написал им письмо, в котором напомнил об оплате – и получил свои деньги, легко взяв их со стола в директорском кабинете. Фирмен и Моншармен усвоили урок, это приятно. Устройство легендарной Ложи №5 элементарно как все гениальное. Эта боковая ложа, к ней вел коридор, от которого под прямым углом отходил еще один, ведущий к остальным ложам этой половины зала. Коридор был завешен тяжелыми бархатными занавесями, а за ними была маленькая потайная дверца, которую умел открывать лишь он, проектировщик Оперы. Коридорчик этот вел в пятую ложу. Чтобы туда попасть, надо было незаметно проскользнуть за портьеру, аккуратно нажать в двух местах на стену, спуститься в открывшийся проем – уровень прохода был ниже уровня пола, - сделать несколько шагов, опять посредством нескольких нажатий на стену открыть проход в ложу и пролезть туда. Ложа №5 была выбрана из-за ее удобного расположения для устройства подобного секретного прохода. Эрик даже удивлялся, как до сих пор не разгадана «загадка таинственного появления и исчезновения Призрака оперы из ложи №5». Кажется, приходила ведь полиция, простукивала стены…но ленивые полисмены не желали наклоняться, свои увесистые кулики они прикладывали лишь к тому участку стены, что был напротив их, а не ниже…Так что его секрет не был обнаружен и этим вечером он собирался присутствовать на представлении и послушать Карлотту…и не вмешиваться. Просто послушать оперу, как обыкновенный зритель. Правда, обыкновенному зрителю не приходиться скрываться в тени портьер, не приходиться являться в свою ложу через какие-то потайные ходы. Не приходиться надевать маску. Обыкновенный зритель может позволить себе в приливе чувств вскочить и восторженно захлопать…Впрочем, сегодня хлопать было некому. Он всегда приходил чуть позже, когда все зрители уже находились на своих местах и он мог беспрепятственно пройти к ложе по опустевшим коридорам. Мадам Жири, обслуживавшая ложу, обычно уходила с началом оперы и приходила уже к концу первого акта, словно подстраиваясь под его привычки. Хотя, наверное, так и было – в этой женщине удивительно сочетались глупость с хитростью и наблюдательностью, она наверняка сообразила, в какое время обычно появляется таинственный посетитель ложи №5 и когда ему лучше освободить подход к его зрительскому месту. И за подобную сообразительность она получала от него милые маленькие подарки, вроде шоколадных конфет, и весьма неплохие чаевые. Сегодня Эрик, как всегда, выждав минут двадцать с начала оперы, выбравшись из своего дома, добрался по обезлюдевшей Опере, - это просто удивительно, как исчезает жизнь из помещений театра во время представления, сосредотачиваясь лишь в одном месте – за кулисами, - до коридора, ведущего к ложе №5. Сюда уже проникала музыка, а голос Карлотты, преодолевая все препятствия на своем пути, уже резал его слух своей вульгарной показной силой. Эрик вновь задал себе тот вопрос, на который уже давно дал себе самому ответ: за что же он так не любил итальянку? О да, ее голос был безупречен – он не мог и не имел права это отрицать…но он не выносил в Карлотте именно то, что она понимала, что природа одарила ее и хотела всем это показать. Не доказать, а именно показать. Она хотела, чтобы ею восхищались, а где – в опере, в каком-нибудь баре или ночном клубе – все равно. А сама музыка ее не интересовала и пение ее было лишено каких-либо эмоций кроме самолюбования. Ее голос был пустым и эта пустота резала его слух… Но теперь, когда в Опере нет другой, хоть сколько-нибудь стоящей певицы, приходиться терпеть Карлотту, и поделать с этим он ничего не может…. От размышлений его отвлекли неожиданные звуки. Кто-то разговаривал, совсем рядом…Эрик было свернул в нужный коридор – в его конце уже была видна заветная дверца ложи, - но тут же молниеносно подался назад. Около входа в ложу стояли трое. Он осторожно выглянул из-за угла. Сара, молоденькая прислуга соседней ложи, напряженно осматривалась по сторонам, что-то объясняя богато одетой девушке, энергично обмахивающейся веером. Рядом, спиной к Эрику, стоял высокий темноволосый мужчина, недовольно притоптывающий ногой и все время пытающийся ухватить девушку за руку, словно желая увести отсюда. Карлотта, взяв особенно высокую крикливую ноту, замолкла, и Эрик смог разобрать их разговор. Сара торопливо причитала: - Ничего не знаю, госпожа, ничего не знаю. Это Антуаннеты ложа, мадам Жири, то есть, а ее никогда нет, а я сама ничегошеньки не знаю, ну ничегошеньки, меня ждут… Девушка не унималась. - Но ведь вы должны знать…Я прождала вашу мадам Жири с полчаса, а ее нет…Ведь это же ложа Призрака Оперы? Сара вздрогнула, Эрик напрягся и повнимательнее всмотрелся в девушку. Что-то в ней было знакомое…Этот голос… - Адри…Пойдем, уже давно началось, нас не пустят… - увещевал мужчина…хотя нет, скорее юноша – голос по-молодому звонок. - Ах, Боже мой! Жан, нас пустят, это же наша ложа! – насмешливо протянула девушка, повернувшись лицом к юноше. Это была она! Та сама девчонка, что он обнаружил в своем доме, та, что пила и играла в трактире среди грязных мужланов…и теперь она здесь, в Опере! В роскошном белом платье, на голове незамысловатая прическа, на шее блестит серебряный медальон, в руках расшитый бисером веер. Узнать ее можно было лишь по голосу и по нагловато-хитрой улыбке, торжествовавшей на ее лице. - Разве тебе не интересно? Призрак Оперы, знаменитая легенда… - нараспев продолжила она. - Мы ведь пришли послушать оперу, верно? – сухо отпарировал ее знакомый. - Ну конечно, милый Жан-Жак, и сейчас мы пойдем слушать оперу, - Блэки успокаивающе дотронулась до плеча юноши, тот схватил ее руку и порывисто поцеловал. Девушка улыбнулась и вновь повернулась к Саре. - Вы не могли бы сказать мадам…как там? Жири? Когда, вы говорите, она появится? Передайте ей, чтобы зашла в десятую ложу. - Госпожа, не знаю, когда она появится, бывает, что в антракте, бывает и вовсе не приходит. Дама с приветом, да и что ей приходить – господа директора все равно не сдают ложу…Прошу вас, я пойду, а то мне выговор будет, ведь у меня свои дела и обязанности есть… - Да, да, иди, конечно…Спасибо… - махнула рукой Блэки. Сара быстро скрылась. - Вот видишь, - девушка повернулась к своему компаньону, - мы с тобой на историческом месте. Здесь, за этой дверью, та самая легендарная ложа №5. Прекрасен город, в котором даже призраки имеют свои ложи! – и тут взгляд Блэки устремился туда, где в тени стоял Эрик, - он готов был поклясться, что девушка не могла его видеть, но тогда почему она посмотрела именно туда, где стоял он? - А, впрочем, пойдем, - она перевела взгляд на юношу, - не обращай внимания, это очередная моя причуда, - она взяла его под руку, - ведь ты все равно не веришь в эти сказки, а я, хоть и пытаюсь в ним поверить, но терплю неудачу за неудачей. Опера уже давно началась. Закажем шампанское, насладимся музыкой…Пойдем, милый, - и она буквально увела молодого человека прочь. Чтобы не мешать ему, Эрику? Что за чушь. Она не видела его. Или видела? Нет, это невозможно. Тогда отчего столь внезапный уход? И зачем эта девица ищет мадам Жири? Она хочет послушать легенду о Призраке Оперы. Она попросту любопытствует, а потом, когда удовлетворит свое любопытство, пойдет в полицию и расскажет, что в подвалах Оперы скрывается тот, кого так безуспешно искали на протяжении многих лет… Хотя что ему до этого? Все равно: найдут его, не найдут… Сейчас он мог спокойно пройти в свою ложу… И все-таки как странно и непонятно то, что та девица, почти оборванка, кого он видел с самом неблагополучном районе Парижа, теперь, вся в блеске и драгоценностях, сидит в своей личной ложе в его Опере. Пьет шаманское из изящных бокалов с той же легкостью, что пила мерзкое вино в таверне прямо из горла…Это было…возмутительно! Зачем она явилась сюда? Разгадать загадку Призрака Оперы? И как она оказалась здесь? Откуда у нее столько денег? Хотя разгадка просто и столь же мерзка, как и сама эта девица: наверняка она стала любовницей этого юноши, его содержанкой, вот он и водит ее по театрам и операм…не лучший выбор. Все равно. Ему все равно. Не стоит лгать самому себе. Ему интересно. Неожиданно интересно, кто эта девушка. Эрик открыл дверь в ложу – в пустом коридоре не было необходимости использовать потайной проход, - зачем-то постоял секунду на пороге и вошел, быстро и аккуратно прикрыв за собою дверь. Сел он как всегда в правый угол ложи, чтобы в случае необходимости можно было быстро спуститься в секретный коридор. Вместо того, чтобы обратить свою взор на сцену, он стал искать глазами Блэки…Да вот она…В одной из центральных лож открылась дверь и вошла она со своим молодым человеком. Села. Что-то сказала на ухо юноше. Достала бинокль… И направила свой взгляд в сторону его ложи. Ах, ей интересно, там ли он? У Эрика появилось сильнейшее желание выйти из тени портьер, чтобы она, как и вся остальная Опера, заметили, что легендарная ложа не пуста. В душе появилось раздражение: он чувствовал себя как экспонат на выставке. Пусть даже Блэки была единственной зрительницей. Он метнул яростный взгляд на сцену. Только что из-за кулис выплыла Карлотта в каком-то необъятном розовом платье. Сейчас откроет рот и начнется пение. Эрик перевел взгляд на Блэки. Она уже не смотрела в его сторону, устремив слишком уж, как ему показалось, внимательный взгляд на сцену – даже глаза сузила, как будто от желания лучше разглядеть действо, и придала лицу нарочито сосредоточенное выражение. Эрик резко встал и вышел вон из ложи. Смотреть оперу у него отпало всякое желание. Это мерзко – когда за тобой наблюдают. Наблюдают, не имея на это никакого права. Он надеялся, что тот инцидент в подвалах исчерпал себе, что все это забудется – и непонятная девушка, и ее помощь ему, Эрику, и их следующая встреча. Но вот он в третий раз сталкивается с этой девицей – что за насмешка судьбы, пославшей ему столь неприятное знакомство? Еще немного и он начнет ненавидеть ее. Она интересуется им? О, конечно, как это интересно – странный человек, живущий – подумать только! – в подвалах Парижской Оперы. Хотя ее появление там еще более удивительно и необъяснимо, как и ее поведение. Он бы не удивился, если бы обнаружилось, что она на самом деле какая-то аферистка, прикидывающаяся девушкой из высших кругов общества и выколачивающая деньги из своих богатых поклонников, а потом проматывающая их в картах. Не хватала еще, чтобы Блэки начала расспрашивать Мадам Жири о нем. Жаль, у него не было с собой бумаги – он оставил бы записку Антуаннете, чтобы та помалкивала. Но, подумав немного, Эрик решил, что это и не нужно – мадам Жири вряд ли бы рассказала девушке что-либо вразумительное, ведь стоило лишь затронуть тему о Призраке Оперы, как на эту женщину находило странное возбуждение, она начинала рассказывать байки столь удивительные, что даже ему иногда было интересно их слушать. Эрик покачал головой. Женское воображение искренне восхищало его. К тому же он вспомнил об одной книге, которую давно хотел начать, и, без всякого сожаления, устремился по коридору прочь от ложи. ------------ Интересно, весьма интересно. Мсье, вы ведь заметили, что я на вас смотрю. Ах, вы даже ушли! Вам не нравится, когда за вами наблюдают. «Загадка Ложи №5!», «Призрак Оперы!» – это ведь все про вас. Но не волнуйтесь, Эрик, я не стану за вами следить, то было просто вялое желание развеять минутную скуку. Вы и ваша история мне не к чему, у меня есть своя и пока она меня устраивает. ----- - За нас, дорогая, - приятный звон бокалов прорезался сквозь ровный гул антракта. - За неожиданные и приятные знакомства! – звонко добавила девушка и изящно отпила из бокала немного шампанского. Жан-Жак бросил на свою спутницу пылающий любовью взгляд, а та в притворной скромности опустила голову, хотя по ее улыбке, которую юноша видеть не мог, можно было сделать вывод, что она скорее довольна, нежели смущена. Вот уже неделю он пребывал в счастливо-любовном состоянии. Удивительно, как быстро развивались их отношения – все, как в рассказах его друзей, которые покоряли прекрасных столичных дам всего за несколько дней. А его Адриана была прекрасной. Чего стоила одна только ее улыбка – чуть насмешливая, но от этого загадочная – как хотелось понять, над чем она смеется! И было в ней нечто непредсказуемое, что еще больше притягивало его – даже эти странные расспросы про Призрака Оперы – байки, которыми парижские газеты не уставали кормить своих читателей. С какой трогательной наивностью она поверила в них! Он старался скрывать улыбку, когда она расспрашивала про этого «призрака» прислугу ложи. И что за очаровательная по своей быстроте смена настроений – только что ее глаза горели огнем любопытства, а через секунду она еже тащит его прочь от той ложи, словно ей уже наскучило разыскивать фантомов в коридорах оперы. Он решил ничему не удивляться в Адриане, а просто наслаждаться ею…ее обществом. Ломать голову над всеми ее многочисленными мелкими причудами у него не было ровно никакого желания. Впрочем, как и над этой девушкой в целом – он даже и не пытался узнать, кто она, откуда, есть ли у нее родственники, жених, наконец…Пусть она будет таинственной незнакомкой, загадочно ворвавшейся в его жизнь…и исчезнувшей так же загадочно…Ему очень нравилось это слово: «загадочно». Оно придавало и Адриане, и всему происходящему особый шарм приключения. Знал Жан-Жак про нее только что она баснословно богата – неприлично большие чаевые в ресторанах, тоже необычайно дорогих, роскошные платья, один из самых дорогих номеров в отеле…Иногда она даже в ресторан его водила за свой счет – он позволял ей это только потому, что иначе девушка страшно обижалась, уходила к себе в номер, садилась в кресло, делала мрачное лицо и сидела молча, смотря в одну точку, пока он не уступал ей. Она очень много пила – за один вечер могла выпить несколько бутылок вина. В первый раз он удивился и даже восхитился: ни намека на опьянение после такого количества алкоголя! Еще она постоянно носила на шее серебряный медальон, снимая его только на ночь. Медальон был красивый, хотя он и был большого размера, но благодаря искусной резьбе на крышке казался очень легким, словно воздушным. Адриана однажды показала на него и произнесла с улыбкой: «Мое единственное богатство». Он не нашелся, что ответить, и она, почему-то покраснев и смутившись, постаралась поскорее спрятать украшение под одежду. То, что у нее не было служанки, он заметил еще давно – оставалось только изумляться, как у нее получается одеваться самой. И, наконец, она пропадала иногда куда-то. На той неделе, что они провели вместе, она исчезла на полтора дня – ушла в среду вечером и пришла лишь в четверг вечером, бодрая и счастливая. «Не смей меня ни о чем спрашивать!» – сказала она тогда, перед этим поцеловав его. А еще она не желала фотографироваться – когда он спросил, не хотел ли она сделать их фотографическую карточку(он хотел показать Адриану своим друзьям), ее охватил какой-то суеверный страх, и она начала нести какую-то чепуху про то, что фотографии отнимают часть души…При всем ее уме и образованности, которые он обнаружил за их, пусть и недолгое, общение, она была удивительно суеверна. А еще она иногда просыпалась среди ночи, начинала звать его по имени и успокаивалась лишь тогда, когда он отзывался. Но не смотря на все это, он любил ее. Как удивительно так сблизиться с человеком за какую-то неделю! Да, встреча их была предрешена Судьбой! ------------- - Какая удивительно голосистая дама пела сегодня в опере, - проворчала Адриана, поправляя складки на плече. - Карлотта? Да, она великолепна, - немного отрешенно произнес Жан-Жак, внимательно наблюдая из окна экипажа за зданиями, которые они проезжали он боялся пропустить ресторан, не полагаясь на внимательность кучера. - Да, да, великолепна, как попугай какаду. Я почти оглохла. Эта реплика осталась без ответа – они приехали. Экипаж резко остановился, кучер спрыгнул с козел, открыл дверцу, юноша тут же выскочил наружу и самым учтивым образом подал руку своей даме. Адриана аккуратно выбралась из экипажа, опираясь о руку своего кавалера, Жан-Жак заплатил кучеру и они направились в ресторан, как раз напротив которого и остановился экипаж. - Как замечательно! Я тут еще не была, - радостно воскликнула девушка на входе, - Он недавно открылся? - Два года назад, - чуть удивленно отозвался юноша. - Я давно не была в Париже, - оправдалась она. Их встретил (Лен, я забыла, как называется служащий в ресторане, что стоит при входе и распределяет посетителей. Что-то типа «метрдотеля»). Наметанным глазом определив состоятельность посетителей, он учтиво поинтересовался, пожелают ли они отдельный кабинет, или же сядут в общий зал. - Общий зал, - решила Адриана, - после Оперы тишина кабинета больно бы резала мои многострадательные ушки, - прощебетала она. - Как дама пожелает, - шутливо покачал головой Жан-Жак, словно говоря «ну а что же поделаешь!» - Тогда попрошу за мной, - и служащий ресторана повел их сквозь ряды сверкающих серебром и белизной посуды столов, где богачи наслаждались своими изысканными блюдами. Они сели за небольшой, но очень уютный столик в углу, откуда отлично просматривался весь зал. Адриана пожелала сесть именно так, чтобы наблюдать за всеми и вся, тогда как ему пришлось удовольствоваться лишь видом своей подруги, что, надо сказать, его не сильно расстроило. Все было хорошо. Им принесли меню. Девушка погрузилась в чтение, изредка с усмешкой произнося вслух наиболее вычурные и длинные названия. Он время от времени поднимал на нее глаза. Но вот юноша заметил, что она как-то уж чересчур пристально смотрит на него…нет, через него, смотрит на кого-то в зале. - Что такое, Адри? – спросил он. Она не ответила, только внезапно странно побледнела, как будто ее кто-то испугал или сильно расстроил. - Все в порядке? – обеспокоено спросил он и обернулся. Ничего интересного. Обычные люди в обычном порядке едят обычные блюда. Какая-то старушка, вся обвешанная маленькими искусственными розочками, что-то говорила своему не менее старому соседу, мужчина лет тридцати, держа сидевшую напротив него женщину за руку, что-то с ласковой улыбкой шептал ей на ухо… - Да что с тобой? – повернулся он назад. Внезапно Адриана вскочила с места. Она тяжело дышала, как будто задыхаясь, побледнела, дрожала. - Мне надо идти, - кинула она ему, - и не смей идти за мной. - Что?.. Но…Адри!..Куда?.. – он не знал, что сказать. - До свидания. Счастливо провести вечер, - и выбежала прочь из зала, как будто за ней гнались. А он остался сидеть на месте. Она ведь сказала. И опять время понеслось…Прошло, наверное, недели две со встречи в Опере…Эрик жил все так же, то есть вполсилы, без особой охоты, равнодушно, но в то же время пытаясь сохранить (непонятно, правда, для кого) видимость нормальной жизни. Слишком нормальной чтобы быть ею. Дела в Опере шли своим чередом…Он не слишком ими интересовался. Кажется, Карлотта вновь начала петь, кажется, они нашли какую-то новую певичку, кажется, директора не собираются тревожить подвалы полицейским рейдом, кажется, они решили жить с ним в мире…пока ему не нужны были деньги – он ведь никогда не тратил полностью свое месячное «жалование» Призрака Оперы, откладывая понемногу. Он ведь был весьма прагматичным и аккуратным в финансовом плане. Эрик заставлял себя не тосковать. Развлекал себя воспоминаниями. Размышлял. Даже выдумывал. Несколько раз вспоминал о Блэки. Замечательная личность для того, чтобы скоротать вечер за догадками о том, кто же она. О, он выдумал много изумительных фантастических историй…Но никакого желания узнать, кто же она на самом деле, у него не возникало. Правда наверняка была бы скучной и пошлой. Но судьбе было угодно снова столкнуть его и эту девушку. Это случилось в пятницу вечером. Раздражающий звон колокольчика сообщил о том, что у решетки на улице Скриба кто-то появился и пытается проникнуть внутрь. Ему стало любопытно. Эрик накинул на плечи плащ и через несколько минут уже был у выхода на улицу Скриба. Увидев, кто так отчаянно ломился внутрь, он досадливо поморщился и протянул: - Мадмуазель, позвольте узнать, чем я заслужил ваш визит? Блэки лихорадочно зашептала сквозь решетку: - Пустите меня, прошу вас! Мне больше, клянусь, не к кому идти! - За вами погоня, вас пытаются убить или насильно выдать замуж? – он был холоден, как лед и абсолютно равнодушен к мольбам девушки. - Как вы догадались? – в ее голосе сквозь страх прорвалось неподдельное удивление, - погоня, действительно, и если вы меня не впустите, то на вашей совести будет невинно загубленная жизнь. Я ведь не о многом прошу! Дайте переждать! Здесь они не найдут меня! Ему ужасно хотелось отказать этой девчонке, ужасно хотелось, чтобы она ушла и не тревожила его…но его чуткий слух уловил голоса…кажется, за поворотом, сейчас они свернут на улицу Скриба…и увидел, как расширились от ужаса глаза Блэки и с какой мольбой она посмотрела на него. Проклиная все на свете, он молниеносным движением достал ключ от решетки, открыл дверцу и втащил Блэки внутрь. Они быстро отошли в тень: самое время, мимо решетки прошла компания людей человек в пять, и Эрик успел заметить в руках у одного из них кинжал. Дождавшись, пока они пройдут, Эрик повернулся к Блэки. Они сидела на каменном полу, прислонившись к стене и спрятав лицо в колени. - Веселая у вас компания, я должен отметить. - Очень, - она подняла голову и постаралась улыбнуться, - думала, что мне конец. - Чем же молодая девушка смогла не угодить таким серьезным людям? - Некоторые неразрешимые денежные и нравственные разногласия, - вздохнула она и встала. Свет от фонаря упал ей на лицо и Эрик заметил жуткую кровоточащую царапину, пересекшую ее правую щеку. Девушка заметила его взгляд и со странной, словно смущенной улыбкой прикрыла порез рукой. - Это очень серьезные люди, - ухмыльнулась она, - настолько серьезные, что я вряд ли скоро смогу вернуться в таверну… это обидно, потому что там у меня есть замечательная комната…и мой адрес в Ритце они знают…Господи, а если они придут туда, а Жан-Жак…Нет, впрочем, это вряд ли…Там слишком хорошая охрана, но мне все равно… - она закусила губу, – спасибо, Эрик, что спасли меня, - и она открыла решетку, намереваясь выйти. И тут, - он не знал почему, не знал зачем и какой черт его дернул, - он спросил: - И куда вы теперь пойдете? Наверное, потому что он понял, что девушке некуда идти. Ведь он все-таки не был тем бессердечным монстром, каким его рисовал в своих рассказах, например, Перс… Она неопределенно пожала плечами. - Найду куда…Главное – не наткнуться на них опять этой ночью…К завтрашнему дню кровь у них поутихнет и мозг немного прояснится… - У вас щека поранена. - Да…Я знаю. Не успела увернуться. - Вы могли бы переждать ночь здесь, - и кто заставлял его это говорить? Внезапно проснувшаяся мягкосердечность? - Здесь? Около решетки? – она, кажется, даже попыталась рассмеяться, но вышло это как-то необычайно жалко, словно Блэки пыталась собраться с силами, но это у нее не получалось и она отчаянно страдала от ощущения своей слабости. И ему стало жаль ее. - Нет. У меня, - и если она сейчас опять начнет отпускать свои саркастические замечания, он выставит ее прочь. Но Блэки лишь с благодарностью спасенного от злых мальчишек котенка посмотрела на него и кивнула. - Вы даже не представляете, как бы мне этого хотелось! Мне ведь действительно абсолютно некуда идти… - Только прошу не начинать плакать в связи с этим печальным фактом – слезы меня не трогают. Что ж, идемте, - и он сделал приглашающий жест рукой. - И вот, представляете, - голос Блэки прорывался сквозь шум воды, - из-за какого-то проигрыша…он так внезапно достал кинжал, я едва успела…а то был бы шрам во всю щеку… Эрик стоял, прислонившись к дверному косяку и подняв глаза к потолку. Она «приводила себя в порядок», как она выразилась. Он сошел с ума. Он пустил ее к себе. И он видел, как внимательно она следила за их путем до подвалов, видел, как губами отсчитывала повороты, и не сомневался, что теперь она запомнила дорогу. Зачем ей это? А ему зачем? Наверное, во всем виноваты те четкие моральные принципы, которые он никак не мог в себе извести…И главное: он не понимал, откуда они могли взяться у него, у всеми презираемого и ненавидимого существа…Может, как ответная реакция на все мерзости, что он перевидал за жизнь? Да, наверное…он сейчас уже и не помнил…Наверное, однажды ему захотелось чтобы в душе его расцвел волшебный сад нравственности, а он ведь всегда претворял свои желанья в жизнь. Наверняка, он был тогда еще молод и полон странного, дикого оптимизма, которое есть в каждом человеке, даже если и надеяться этому человеку не на что. Странно. Он только сейчас это почувствовал. Жизнь как будто разделилась на две части и он вдруг начал думать о том, что было до того случая несколько недель назад, как будто о прошлом совсем другого человека. Словно вспоминал несколько раз прочитанную, затертую, уже наскучившую книгу. Блэки высунула голову из-за дверного косяка, подняла на него глаза и улыбнулась. Волосы около лица у нее были мокрые, а само лицо раскраснелось, она слишком тщательно терла его полотенцем. - Надеюсь, вы не испачкали кровью полотенце? – он скрестил руки на груди в позе неумолимой холодности. - Нет, не беспокойтесь, - и она с какой-то досадой на лице ковырнула ногтем косяк, - и если вам не о чем меня спросить, и нечего сказать, то зачем снова обижать меня? Я вам не навязывалась, а вы ведете себя так, как будто больше всего на свете вы желаете, чтобы я убралась с глаз ваших долой и побыстрее. - Мадмуазель, - Эрик тяжело вздохнул, - это мое самое страстное желание…И не говорите больше ничего. Я покажу вам комнату, где вы сможете переночевать. По утрам он всегда варил себе кофе, крепкий, арабский кофе…Его чудесно делал слуга, который был приставлен к нему в те далекие дни его прошлой жизни, когда он жил Востоке…Хороший был мальчик, расторопный, умный, он приучил его ко многим восточным вещам, в том числе и к кофе. Эрик открыл шкафчик над раковиной и достал маленький, уютно пахнущий пакетик. - Доброе утро, - внезапно чей-то голос пропел у него за спиной. Он вздрогнул и чуть не выронил пакетик. Резко развернувшись, он увидел перед собой заспанную, потирающую глаза Блэки. - Доброе утро, - выдавил он из себя, - надеюсь, ваш сон был… - …ужасным как всегда, не беспокойтесь, - зевнула она, прикрыв рот рукой, - можно сесть? – она кивнула на стул, стоящий рядом с кухонным столом. - Конечно, - он почти смутился. Девушка устало опустилась на стул. Что теперь? - Хотите кофе? – со странной неуверенностью спросил он. - Кофе? – она встрепенулась, - конечно! Я очень, очень хочу кофе! Он кивнул. Теперь надо достать еще одну чашку. Это такое простое действие, но Эрик почувствовал себя очень странно… Она не может этого понять. Маленькая нахальная девочка, она не знает, что, пока он варит кофе – в два раза больше, чем обычно, - самым большим его желанием является сбежать отсюда или вышвырнуть прочь ее…чтобы она не сидела в его кухне, позади него, и не молчала, как будто призрак. Он поставил перед ней дымящуюся чашку. Что теперь? Завести дружеский, непринужденный разговор? Ему не хочется, чтобы она сидела здесь, ему совершенно не хочется, чтобы его так тревожили…он не может все время обороняться сарказмом и холодностью. И он действительно не знает, как ему себя вести. Как странно. Ведь это так просто – сейчас же выставить ее прочь, как он сделал в первый раз, и забыть про нее. И ему наплевать, что она подумает про него, и он сам не будет чувствовать никаких угрызений совести, он же ведь спас ее…но ведь это так глупо – не предложить ей кофе, глупым он быть не хотел. Но еще глупее молчать, а он, сжимая в своих тонких пальцах чашку, стоял по середине комнаты, не зная, что ему делать и говорить. Блэки сделала осторожный глоток. - Какой крепкий. Арабский. Вы были на Востоке? Да, разумеется, были…столько восточных вещей у вас в доме, вы уж извините, я же много видела… - она как-то затравленно посмотрела на него, – а я тоже была. Несколько лет назад. Удивительное путешествие… И тут она вдруг понесла какую-то несусветную чушь, про то, как ее похитили и отвезли в гарем к какому-то мелкому чиновнику. И у этого чиновника было целых десять жен. Но она, разумеется, сбежала, и целый год путешествовала с мальчишкой-пастухом по всему Аравийскому полуострову. Она рассказывала все это необычайно живописно и серьезно, словно сама верила в свои россказни. Хотя – кто знает. И он непроизвольно сначала присел за стол напротив нее, потом начал медленно пить кофе, увлеченный ее рассказом, и всякая напряженность и смущение исчезло, и его зачаровал ее голос, который удивительно преобразился: раздражающе тонкий, девичий, он приобрел глубокие ноты и плавность, ласкавшие его музыкальный слух. И вот уже перед его мысленным взором проплывали прекрасные картины его прошлого: великолепные сады султана, бескрайняя пустыня, закат над Красным морем… Все это рассыпалось в одну секунду, как карточный домик от едва заметного дуновения ветерка. Эрик тряхнул головой, прогоняя остатки видений, и посмотрел на сидящую напротив него девушку. Блэки сидела молча, опустив лицо, но он мог поклясться, что она улыбается. И действительно – она подняла на него глаза, в которых был лукавый смех, пусть она и пыталась сохранить непроницаемое выражение лица. Но что с ним было? Какое-то странное наваждение, неужели из-за ее рассказала? Может, таким образом она пыталась снять напряжение, возникшее между ними? Тогда ей это удалось, и он – странное дело – был благодарен ей. Она явно не глупа и должна же понимать, сколь он нелюдим и как не привык к общению…но все-таки – это удивительно! Ее голос! Как будто она сотворила из его самых лучших воспоминаний странный мираж, от которого невозможно было оторваться. И она сделала это специально, все всякого сомнения…особый дар рассказчицы? Как Шехерезада, тысячу и одну ночь очаровывающая жестокого султана. Господи! Да о чем он! К нему полностью вернулось ощущение реальности. О чем он думает? О девчонке, которую он спас от кучки пьяного сброда, которая сидит сейчас в его кухне, словно загнанный в ловушку зверек, и рассказывает какие-то небылицы. Удивительный он все-таки идиот. Шехерезада!.. О да, его стремление к приукрашиванию самых пошлейших вещей самого его раздражала неимоверно. - Вы покинете меня, полагаю, сегодня? – без всякого выражения спросил он. Она снова опустила голову. - Да, - едва слышно ответила она, - спасибо вам. - Не за что, - он передернул плечами. Поскорей бы уже. И отчего она так ему не нравится? Возможно, потому что она знала о нем больше, чем он сам хотел бы чтобы о нем знали. Возможно, потому что образ ее жизни, - по крайней мере то, что о нем известно Эрику, - ужасен и возмутителен. Возможно, все из-за ее наглости и странного юмора. Как бы то не было, она раздражала, смущала, сбивала с толку, как назойливая муха, которую все никак не удается прихлопнуть. Нет, об убийстве он не думал, хотя если она сильно ему надоест… Руки Блэки положила на стол, вытянув, как бы обнимая чашку с кофе. Рукава были длинные, закрывали руку до самой ладони, а кружева скрывали запястья, но на одном из рукавов они были порваны. Он заметил это и скривился, разумеется, она этого не видела, но, наверное, заметила его взгляд, потому что постаралась перевернуть ткань так, чтобы скрыть эту неопрятность, но получилось это неловко… …Внутри все неприятно обмерло и похолодело. Эрик заметил на запястье девушки несколько тонких красных порезов. Блэки, все так же не поднимая лица, быстро спрятала руки под стол. - Замечательная я личность, верно? – ее голос был похож на скрип несмазанной двери, - неудивительно, что вы с таким отвращением смотрите на меня. Не пусти вы меня вчера, я бы точно покончила с собой. Неделю назад не получилось – Бесси не дала, славная Бесси. - Зачем? – выдавил он из себя. Все опять перепуталось. Теперь он почему-то перестал ее ненавидеть. Почти даже жалел. - Потому что невозможно жить, - она обняла себя, - представляете? - Почему вы мне все это говорите? – это ведь действительно глупо. Он не знает ее, она не знает его…хотя именно поэтому он прекрасно подходит на роль исповедника, - Вы пришли выговориться мне и успокоить свою бедную грешную душу? – и опять он не смог удержаться от грубости, хотя в следующее же мгновение он пожалел о сказанном. Блэки резко подняла голову. По ее лицу текли слезы, и все оно было как-то болезненно перекошено…больше всего она напоминала сейчас сумасшедшую. - Нет! Не смейте так говорить! Ни слова от меня вы не услышите…Если вам было так сложно вытерпеть меня одну ночь, то не стоило и пускать…а унижать себя я не позволю, чтобы вы там обо мне не думали…я ухожу…сейчас же… Но вместо этого она спрятала лицо в руки и разрыдалась. Эрик устало вздохнул и поморщился: женские слезы вселяли в него уныние, ему сразу же вспоминалась его истеричная мамочка. Несколько минут он молча слушал громкие всхлипывание Блэки, потом встал, схватил ее за плечи, поднял со стула и силой отвел в гостиную. Усадив рыдающую девушку в кресло, он пошел за успокоительным, попутно размышляя о гневе Господнем, столь своеобразно карающем его. «Сломанная кукла. Очень похожа» - подумалось Эрику, когда он бросил взгляд через плечо на Блэки. Она сидела, притихшая, завернутая в его шотландский плед, бессильно опустив руки на колени, с выражением полной отрешенности на лице. Он видел однажды зимой, года три назад, на витрине магазина игрушек куклу, очень на нее похожую, некрасивую, темноволосую, в белом платье с какими-то глупыми кружевами, руки и ноги у нее были как-то неестественно вывернуты, словно она была сломана. Вид игрушка имела жалкий и непривлекательный, но это и трогало в ней очень сильно…подошла девочка с матерью, он перешел на другую сторону дороги и оттуда видел, как девочка купила именно эту куклу. Видел, как вышла из магазина счастливая, а куклу положила к себе на плечо, так что он видел игрушечное лицо, и он готов был поклясться, что оно улыбалось. Рождественское наваждение, не иначе. Эта Блэки ну точь-в-точь та кукла. Жалось и раздражение вели в его душе яростную борьбу. В таком состоянии вышвыривать ее прочь – жестоко, но ему не в первой быть жестоким, и никаких особых угрызений совести он испытывать не будет. Только легкую досаду, как всегда бывало тогда, когда он совершал неправильный со стороны общепринятой морали поступок. На мораль ему, разумеется, было плевать, но все-таки, зная эти пресловутые постулаты, которым следует все человечество, он всегда понимал, что поступает неправильно, пусть это его и не трогало. Но что делать с ней? Эрик всегда очень внимательно прислушивался к своим эмоциям и никогда не перечил своему настроению. Для здоровья вредно эмоции сдерживать, а зачем вредить себе? Для удовольствия тех немногочисленных личностей, что возникали на его жизненном пути и которым, по сути, было глубоко на него наплевать? Он стоял напротив камина, спиной к Блэки, скрестив руки на груди, потом протянул руку к часам на каминной полке, открыл стеклянную крышку на циферблате, поправил быстрым поворотом маленького рычажка сбившуюся дату и снова закрыл часы. Нет, выгонять ее он сейчас не станет, ей надо хотя бы прийти в себя от успокоительного. Оно действовало, как наркоз – все чувства человека притуплялись, он становился бездеятельным и апатичным, но все лучше, чем слезы. - А как вы провели сюда электричество? – неожиданно ее тихий голос прорезал тишину. Он не ожидал, что она заговорит, и снова вздрогнул, инстинктивно убрав руку с каминной полки и прижав ее к груди. Резко обернулся и кинул на нее холодный взгляд. - Неужели вас это интересует? – он сощурился. Она меланхолично пожала плечами. - Я люблю технику. И очень удивлена, ведь об электрическом освещении в ваши времена…- она осеклась, - сейчас, то есть, сейчас знают немногие. Он решил пропустить мимо ушей ее странную оговорку. - Я тоже люблю технику, мадмуазель, как вы, при вашей наблюдательности, наверняка заметили. Поэтому пользуюсь новейшими достижениями науки…хотя я, признаюсь, весьма удивлен, что и вы ознакомлены с ними… - …получается, что вы и строились это здание, иначе вы бы не смогли… - Удивительные знания для молодой леди, которой стоило бы заниматься вышиванием и чтением сентиментальных романов, - резко перебил он Блэки, давая понять, что не желает говорить и своей роли в строительстве Оперы. - Но я ведь не простая молодая леди, - она слабо улыбнулась, - не сердитесь, Эрик. Последняя фраза была сказана так мягко и почти что ласково, что он почувствовал неожиданное расположение к девушке и, одновременно, злость на себя за подобные чувства. Надо было глубоко вздохнуть и успокоиться. Она ведь не желает ничего плохого, она не виновата не в чем. - Я не сержусь на вас, - слишком уж старательно проговорил он, - но вы доставляете мне неудобства. - Я это понимаю, - она опустила голову, - я не желаю этого, вы ведь понимаете. - Действительно не желаете? А зачем же вы тогда следили за мной в Опере? - О…Это просто любопытство, признайте, вы ведь тоже смотрели на меня… - Но только из-за того, что вы расспрашивали про меня прислугу. Неужели вы не понимаете, насколько мне нежелателен подобный интерес? – он произнес это с раздражением. Блэки виновато шмыгнула носом. - Понимаю… - Вам что, так тоскливо в компании своего великосветского дружка, что вы решили последить за мной? - Не надо про него! Умоляю! – девушка закусила губу и лихорадочно сжала руки в замок, - не надо про это! Я не желаю вспоминать! Ни про него, ни про кого-либо еще. Все это было. Вы спасли мне жизнь…не только потому, что скрыли от преследователей, но и… - Только без слез, прошу вас, - Эрик пересек комнату и сел в кресло напротив Блэки. - Постараюсь, - она ухмыльнулась. Его замечание наверняка было единственным, что удержало ее от очередного потока слезоизлеяний. Несколько минут они просидели в молчании. Блэки неотрывно смотрела на него, словно ожидая чего-то, а он пытался проанализировать ситуацию и найти лучший способ для ее разрешения. Ему ужасно хотелось, чтобы она на него не смотрела и не сидела здесь, и чтобы он вообще ее не знал и никогда не встречал, но, одновременно, не будь она здесь, то у него бы получился обыкновенный, тягостный в своем однообразии день. Он ужасно ее боится. Именно так. Он вообще боится людей, а тем более таких людей…с огромными блестящими глазами доверчивого щенка и непонятным поведением, таких, которым слишком многое известно, и хоть он и пытается убедить самого себя, что ему безразлична собственная судьба, но ведь на самом деле это не так, и ему совершенно не хочется лишних неприятностей из-за ее возможной болтливости. - Мадмуазель, - резко начал он, - все-таки потрудитесь объяснить, почему вы попали именно в мой дом, чем же я так вам не угодил, что вы столь яростно одаряете меня своим присутствием? Блэки улыбнулась так хитро и загадочно, что ему ужасно захотелось ударить ее. Прямо по ее излишне улыбчивому лицу. - Сама не знаю. Видимо, это судьба. Эрик скрипнул зубами и, внезапно подавшись вперед и сжав пальцами подлокотники кресла, в котором сидела девушка, навис над ней, заставив ее вжаться в спинку кресла. На мгновение в ее глазах промелькнул страх, так что он едва сдержал довольную ухмылку. - Никакой судьбы. Вы скрывались от своих знакомых, я проявил излишнюю гостеприимность, - говорил он отрывисто, намеренно желая смутить ее, - и в следующий раз…-он протянул руку к ее тонкой шее, - советую не прибегать к моей помощи… Блэки перехватила его руку, сжав ее с необычной для столько хрупкой на вид девушки силой, и отвела от себя. - Не пытайтесь запугать меня, мсье, - заговорила она спокойно, смотря ему прямо в глаза, - я встречала людей опаснее и страшнее вас, и, как вы уже, надеюсь, поняли, девушка не робкого десятка. Он никак не отреагировал на ее слова, не в силах оторвать взгляда от ее глаз. Удивительно! Словно перед ним была не молодая девушка…У стариков совсем другие глаза – в них и опыт, и мудрость, и грусть…как у той почтенной дамы лет под девяносто, что развешивала фрукты в бакалейной лавке, куда он ходил за едой – именно такие у Блэки глаза. Нет, гораздо старше…Она моргнула и тут же все встало на свои места – взгляд молодой девушки, нахальный и насмешливый. Эрик отпустил ее руку. Она наверняка намерено пытается заморочить ему голову….но все-таки это удивительно! - Мне, наверное, пора? – тихо спросила она. - Да, вам пора, - не глядя на нее ответил Эрик, - надеюсь, с вами не случиться новой истерики, которая могла бы вас задержать. - Моя истерика связана с тем, что я пребываю в состоянии полного отчаянья, - вздохнула она, и быстро продолжила, видимо опасаясь очередного саркастического высказывания с его стороны, которое могло бы прервать ее исповедь, - ведь мне негде жить. Я не могу и не хочу вернуться в таверну, где снимаю комнату, и не могу и не хочу возвращаться в Ритц… - Простите, куда? - В Ритц, - Блэки как-то наивно улыбнулась. - У вас богатый…поклонник. - О нет! Теперь я поняла! Вы считаете меня одной из тех содержанок, что вышли из обыкновенных проституток и еще не научились всем великосветским манерам. Вы считаете, что милый Жан-Жак покупает мою любовь, как пишут во всех этих современных романах! Могу вас уверить, что это не так. Я не проститутка, - она расплылась в довольной улыбке, - ни в одной из форм этой профессии. Была когда-то, но слишком давно, чтобы об этом стоило вспоминать. - Прелестно, - Эрик скривился, - но меня это нисколько не интересует. И вы сами содержите номер в самом дорогом отеле Европы? - Да. У меня большой счет в банке. Заработала за длительную жизнь. - А в…неблагополучные районы вы ходите за острыми ощущениями, я так понимаю? Уставшая от светских посиделок молодая девушка коротает вечера в трактире, уничтожая в непомерных количествах запасы вина. - Нет. У меня просто очень много связано с теми людьми, что держат этот трактир. Они – мои друзья. - Я заметил. Высокие отношения. - Зато никакой лжи. Ведь нравы в высшем свете ничуть не лучше, они просто скрыты за тонной косметики и бриллиантов. Лично я не нахожу ни малейшей разницы в том, в каких кругах, как это говориться, «вращаться». Моей распутной натуре подходит все, я просто беру лучшее и обожаю приключения. - А я - это очередное приключение? Наверное, она уловила угрозу в его голосе, поспешно ответив: - Нет, конечно! Люди – это не приключение, это просто…существа, с которыми приятно или неприятно общаться. А еще есть те, с которыми не получается общаться. Это вы. Хотя вы бы вполне могли бы перейти в категорию «приятного общения». - Благодарю. Меня на это подвиг что-то не тянет, - он растянул губы в ироничной улыбке. - Знаете, я собираюсь снять дом где-нибудь в центре Парижа и начать абсолютно новую жизнь! Перестану пить, играть в карты и покупать дорогие украшения. Он внимательно посмотрел на девушку. - Скажите, вам не с кем поговорить? - А вам? – она сощурила глаза и взгляд у нее сделался излишне пронзительным, словно она пыталась понять, о чем он думает. - У меня…у меня хватает знакомств для удовлетворения своей потребности в общении, поверьте, не слишком большой. - Аппетит приходит во время еды, как гласит одна из мудростей рода человеческого. Начнете с кем-нибудь общаться и вдруг поймете, что жить не можете без всей этой бессмысленной болтовни. - Поэтому я и предпочитаю большую часть времени проводить наедине с собой, а не тратить его попусту. Жизнь слишком коротка, а сделать надо невероятно много. - Да, жизнь коротка…-она странно вздохнула, - но вы все-таки могли бы быть менее нелюдимы, хотя бы по отношению ко мне. - За что же я должен сделать для вас подобное исключение? Общение наше нельзя назвать близким и длительным, и я не горю желанием продолжать его. Я впустил вас потому, что вам угрожала опасность, сейчас вы уйдете и на этом мы расстанемся навсегда. - Как пожелаете, - и Блэки встала, скинула с плеч плед, поправила платье и вздохнула, - что ж, моя нервная система успокоилась и я готова к возвращению в мир людской. - Рад слышать, - он не мог скрыть своего удивления от столь внезапной перемены настроения и самочувствия девушки. Порывистое существо, ужасно глупое, хотя и обладающее несомненным умом. Пусть идет, так лучше. Но подозрительно быстро она оправилась от успокоительного…хотя…какая разница? Общаться с ним – это как будто идти с завязанными глазами по узкой доске. А под тобой пропасть. С крокодилами. Как в Африке. Он даже похож на крокодила чем-то, мне кажется. Хотя нет. Скорее на странный симбиоз огородного пугала с вампиром. Длинный, нескладный, что тот очаровательный монстр из…хотя это было так давно, что не стоит думать об этом, тем более что я знаю, как легко некоторые из очень неприятных мне людей могут читать мои мысли. Они мечтают выпытать у нас то, за чем нас послали и обрекли на этот кошмар – ха! Ничего не узнают, пусть я поплачусь за это своей свободой. Моя месть! Впрочем, о чем я думала?.. Об Эрике. Конечно. Я удивлена, поражена и сбита с толку. За всю свою жизнь я не встречала такого человека. Пусть мой интерес к нему поначалу был лишь случайным – прочитав несколько статей в газетах, я просто не могла не поинтересоваться о нем в Опере, но теперь, когда он спас мне жизнь…Я ему ужасно не нравлюсь, я это понимаю, но так даже интереснее. Я все пытаюсь понять, кто же он такой…получается что-то невероятно пестрое, яркое и почему-то очень мне близкое. Он вряд ли обласкан вниманием рода человеческого, вернее, сбежал от этого внимания. И вряд ли жизнь его была легкой, смею предположить. Мне нужен Александр…он бы смог рассказать мне все…но, как всегда, когда мне требуется помощь, его нет! Значит, буду разбираться сама. Его дом, его музыка, поведение…очень напряженный, еще немного и будет биться током, и не привык скрывать эмоции. Это хорошо. Или вымещает их на мне. Это еще лучше. Но вряд ли он согласиться общаться со мной, мне почему-то это кажется абсолютно невозможным…Печально. Некоторым отношениям нужен какой-то особенный случай, которой бы сблизил людей и… И я начинаю новую жизнь. Именно так. Я уже нашла себе очаровательную квартиру на третьем этаже, а дом совсем близко к Опере. Конечно, отдавать за две комнаты и кухню такие деньги немного не правильно, но ведь я и не забочусь о финансах. Я молодая состоятельная мадмуазель, доходам которой будет рад любой молодой человек, как замечательно сказал Александр. Пригласить его туда? Но он никогда не придет. Не могу выкинуть его из головы. Как мне вести себя с ним? Что говорить? Я в полной растерянности. Опять закатить истерику, чтобы он напоил меня тем отвратительным лекарством, от которого я целых двадцать минут не могла отойти. Нет, так искренне у меня…может и получится, но он не поверит, слишком проницательный. От его взгляда хочется сжаться в комочек и исчезнуть. Не представляю, как с ним вообще может кто-то общаться. Кроме меня, разумеется, меня подобными вещами не испугать. Он просто пытается что-то скрыть, и от других, и от себя, ведь, не желай он на самом деле общения, он бы не постеснялся вытолкать меня на улицу сразу же. Попытаться встретиться с Эриком опять, вызвать у него хоть какое-то доверие…Я имею на это право хотя бы потому, что не испытываю никаких затруднений из-за его внешности. Да, в первый момент мне было неприятно, но я способна без отвращения смотреть на уродства…после всего, что я пережила тогда, в цирке…не думать об этом, нельзя об этом думать! Теперь некому успокоить твои кошмары, только вино, но ведь и оно не помогает… Газеты около Оперы вот уже год продавал шустрый мальчишка с копной светлых волос и звонким чистым голосом. Ему так и хотелось подкинуть несколько монет даже не за газету, а за ласкающие слух выкрики первых газетных заголовков и очаровательный образ неунывающего сорванца. Эрик всегда покупал у него газеты, и мальчик уже привык при виде странной фигуры в шляпе и плаще, появляющейся обычно рано утром, с вежливым приветствием протягивать ему свежую газету и получать за это удивительно щедрую плату. Так было и в тот день. Очень интересный номер, как раз про Оперу, вернее, про оперную певицу Кристину Даэ, исчезновение которой наделало столько шуму месяц назад. Хотя мальчику было куда интереснее статья про раскопки английских археологов в Индии, он перечитал ее три раза и все никак не мог отвести взгляд от фотографии стоящих в глубоком котловане людей, один из которых с ликующем лицом держал над собой в руках что-то, напоминающее большой кувшин, а что точно - ему никак не удавалось рассмотреть: качество фотографии было очень плохим. И тут из переулка показался тот самый таинственный человек, лица которого мальчик все никак не мог рассмотреть. Но мальчик знал, что он ужасно не любил шума и не хотел привлекать к себе внимание – он до сих пор не мог забыть, как, подскочив однажды к господину в плаще и радостно прокричав ему один из заголовков газет, так что вся улица обернулась к ним, он почувствовал прикосновение его руки на своих губах и услышал тихий шепот: «Потише, мальчик». Голос был удивительно красив, но в нем звучала угроза, так что больше проявлять активность в отношении к непонятному мсье он не решился. Только изредка, если номер был уж настолько интересен, что его прямо разрывало от желания поделиться с каждым всеми подробностями и разделить свой лихорадочный интерес, мальчик подходил к господину и с горящими глазами шептал ему содержание первой полосы, пока тот отсчитывал деньги. Ему почему-то всегда казалось, что странный человек улыбался…по крайней мере ему бы очень этого хотелось… Вот и сегодня, раздираемый впечатлениями от новостей мировой археологии и последними сплетнями парижского высшего общества, он побежал навстречу господину в плаще и тут же протянул ему газету. - Мсье! Потрясающие новости! - Действительно? – нараспев произнес господин и высыпал из кошелька на ладонь несколько монет, от вида которых энтузиазм мальчика возрос в несколько раз. - О да! Удивительные открытия английских археологов!.. Свадьба оперной певицы Кристины Даэ и богача графа де Шаньи!.. Рука господина странно дрогнула. - Действительно любопытно, - тихо сказал он и потянул на себя газету, насыпав в ладонь мальчика монеты, - очень, очень интересно… - пробормотал он вновь, хотя особого пыла в его голосе мальчик не услышал. Мужчина спрятал газету под плащом, потом зачем-то потрепал мальчика по голове и, резко развернувшись, направился прочь от него, через несколько шагов скрывшись в переулке. Мальчик развернул газету и решил перечитать статью про певичку. На первой странице были две большие фотографии: Кристины Даэ и этого графа, Рауля де Шаньи. Видел он этого юношу, и Кристину тоже, на фотографиях они были совсем другие: более основательные, неприступные, холодные. Сама статья гласила: «Загадка исчезновения оперной певицы Кристины Даэ раскрыта! Призрак Оперы оказался парижским аристократом графом Раулем де Шаньи, похитившим свою любимую прямо под венец. Полиция обнаружила следы пары в Нормандии, где они, как выяснилось, скрепили свой неравный союз узами брака и купили дом, и проживают и ныне, счастливые своим побегом и освобождением. Без сомнения, эта трогательная любовная история найдет большой возмущенный отклик в высшем свете: брак графа и певицы вещь до банального понятная, хоть и не лишенная некоторой прелести той таинственности, что сопровождала их побег. Но, как бы там не было, тайна раскрыта, призраки исчезли и на их месте оказалась обычная история любви…» «Слащаво. Коротко. С претензией на иронию. Жалкая статья» – подумал мальчик и решил, что, придя домой, к маленькой сестренке и матери, которая работала с утра до ночи, чтобы прокормить их семью, он обязательно напишет свою статью на тех обрывках бумаги, что доставались ему с газетной макулатуры. У него-то получше выйдет… ------------------- Жизнь была бы прекрасна, если бы не эти кошмары. Я кричу так сильно, что однажды пришла соседка спросить, все ли в порядке. В порядке? Как у меня может быть что-то в порядке? Интересно, она во сне когда-нибудь пробовала проходить через все круги Ада разом?.. Вряд ли. Хотя мои кошмары менее поэтичны, чем фантазии Данте, и более отвратительны и грязны .Кошмары из воспоминаний, из каждого моего проступка, из всей той дряни, что встречалась но моем пути. И самое отвратительное - это страх от чувства того, что все это может из снов превратиться в реальность. Спать я стараюсь как можно меньше, от этого у меня появились такие синяки под глазами, что никакая косметика не в состоянии их скрыть. Вид у меня…ужасный. Эпитетов можно было бы подобрать много и весьма красивых, но этот наиболее полно отражает всю картину разрушения, коснувшуюся моего лица. Но мне, кажется, уже почти и все равно, настолько я вымотана и устала. Но, зато, вернулся Александр. Он, как всегда, появился неоткуда, в своем неизменном мундире, невозмутимый, напыщенный, хотя я-то видела ту смешинку, притаившуюся в уголках его глаз…После страстных приветствий с моей стороны и звенящего смеха радости с его я начала расспросы. Он вальяжно развалился на кровати, подперев голову руками, и лениво, словно нехотя, отвечал на них, так что мне захотелось, как всегда, его побить. Раздражающие привычки имеют свойство с течением времени не исчезать, а, наоборот, прогрессировать и изощряться. На мой вопрос где он пропадал столько времени Александр ответил, что, отчего-то, очень долго не мог найти мое месторасположение, на что я обозвала его дилетантом. Он не обиделся, признав некоторую свою несостоятельность в роли моего помощника и внимательно выслушал мой рассказ обо всем, что произошло в его отсутствие. Согласился, что быстрый разрыв с тем мальчиком был решением правильным, как и переезд в новую квартиру, подальше от Бесси и всей моей старой компании. - Но я люблю Бесси…и всю эту компанию, - вздохнула я, - хоть и понимаю… - …что решила начать новую жизнь. И, значит, к старой надо забыть любую жалость, иначе ничего не выйдет. Знакомство с Бесси и ей подобными - весьма полезно и может однажды пригодиться, но не стоит начинать все опять… - Этого не будет, - жестко ответила я, - ты же знаешь. Ничего этого больше не будет. Ни воровства, ни убийств. - Вот и чудно. А теперь вернемся к тому мужчине… - Эрик, - он усмехнулся, услышав оживление в моем голосе. - Да…Эрик. Думаю, ты так страдала из-за моего отсутствия, желая от меня выведать все о нем? - Ты очень, очень проницателен, ваше высочество. - Да, мне говорили. Неоднократно, - Александр встал, – ну так что? Выведать всю его подноготную, кто он, откуда, его прошлое и настоящее, чем живет, о чем страдает? Не боишься разочароваться? - Я и так разочарована в своей слишком долгой жизни, позволь мне заинтересоваться хоть чем-то. Не протянув руку к огню, не обожжешься…а может, и согреешься. - Выпей чаю. Согреет лучше, чем любой человек. К тому же, насколько я смог выяснить из твоего разговора, он быть обогретым явно не жаждет, - Александр лукаво подмигнул. Не слишком приятно, когда кто-то знает все твои мысли и желания, но я свыклась…по крайней мере не приходиться тратить время на изнурительные объяснения. - Пока я не знаю о нем всего мое желание общения является лишь непременным интересом женщины, испытываемым по отношению к любому объекту мужского пола. - Даже такому? – он жестом дал понять, что говорит о лице Эрика. Я равнодушно передернула плечами. - Ты ведь знаешь, что внешность давно перестала играть для меня роль в отношениях. Конечно, для недолгого знакомства и получения удовольствия я предпочитаю молодых красивых юношей, но ведь и любой человек, желая полюбоваться произведениями искусства, пойдет в музей, а не на выставку какой-нибудь бездарности. Так и внешность – где-то Господь постарался, где-то схалтурил, ну а где-то, видно, решил отдохнуть и дал поработать своим неумелым подмастерьям. И так уж получилось, что один их брак оказался не устранен и проживает сейчас под именем Эрика в подвалах Парижской Оперы. И мне интересно, как же он смог выжить. Просто интересно, как смог человек с подобной внешностью остаться человеком. Я впервые сталкиваюсь с подобным. - Не боишься привязаться? - словно змей-искуситель тихо спросил Александр мне на ухо. Я отвернулась. - Нет. Может быть даже хочу, – я обняла себя руками, внезапно почувствовав, как же мне хочется быть обнятой и утешенной, почувствовать защиту. Александр через мгновение исчез, я поняла это не оборачиваясь. Опять одна. И вино закончилось. Все это было чертовски паршиво. -------------- Дождь выстукивал мелодию на окне. Я сидела, прижавшись лбом к стеку и смотрела на стекающие вниз ручейки воды. Одна из створок окна была чуть приоткрыта и на меня дул освежающий ветерок. Я так любила эту погоду: легкий дождь, от которого так легко дышится и мир становится таким чистым и сверкающим. Надо будет пойти гулять. Внезапно рядом со мной на подоконнике оказался Александр. Я вздрогнула от неожиданности. - Сколько раз я просила оставить эти театральные появления? - За те неисчислимые года, что мы знакомы? Я, право, не считал, - он сложил руки на груди. - А стоило бы. Ну так что? Тебя не было два дня, ты хоть что-нибудь выяснил? - Ну…кое-что…все, - он с какой-то горделиво-высокомерной улыбкой посмотрел на меня. - Раньше тебе на то, чтобы получить всю информацию, требовалось не два дня, а несколько мгновений, - ехидно заметила я. - Это было в старые времена, когда ты не была так упряма и Мастер помогал нам. Теперь же мне приходиться выяснять все самому, мотаться по времени и измерениям…ты все еще не желаешь с ним мириться? - Я не ссорилась, - с наигранным добродушием парировала я, - я просто отказалась с ним разговаривать. Мне кажется, это несправедливо: после всего, что он со мной сделал, играть по его правилам и давать ему все, что он хочет. Это нечестно. И не надо говорить, что я сама согласила тогда…я слышала это много раз и от тебя, и от него. Он обманул меня тогда, не дал, фактически, никакого выбора, я была больна. А он этим воспользовался. И тебя. Между прочим, тоже никто в эту историю насильно не затаскивал. - Но я и не жалуюсь, - заметил он. - А я жалуюсь! И не желаю более продолжать служить его больному любопытству. Пусть сам, если ему надо, путешествует, а мне все это надоело. Я буду просто жить. Все. Прошу, хватит об этом. Расскажи, что тебе удалось узнать. - Как хочешь. Но я еще раз повторю: если ты с ним не помиришься, однажды это…навредит тебе. И мне. Нам. - Он не посмеет нас разлучить, - я понимала, что это не так. Что Мастер действительно способен мне так отомстить за мою непокорность. Но как я могла прийти к нему с повинной, как я могла вновь согласиться на все его возмутительные условия?.. Но если он отнимет у меня Александра…Нет, о всякой проблеме лучше думать, когда она придет и только тогда. Пока все хорошо. - Посмеет или не посмеет – увидим…Ладно. Ты права, не стоит нервировать друг друга. Так о чем мы?.. Ах да, о твоем Эрике. Но рассказ получится очень долгим. - Ты же знаешь, я готова слушать тебя годами. И ты так же знаешь, что это отнюдь не вычурный оборот речи, а истина. - Да уж, я помню…Тогда, в Индии… - мы оба рассмеялись. Как удивительно, когда все твое прошлое связано с одним человеком, что он знает про тебя абсолютно все… - Тогда я предлагаю разбить рассказ на три части. Первую ты расскажешь мне здесь и сейчас, на этом самом подоконнике под романтичный аккомпанемент дождя, вторую я выслушаю на кухне вместе с бутылкой отменного вина, третью – в креслах у камина, и слух наш будет ласкать уютных треск поленьев, а вкусовые ощущения – черный чай. Он сделал задумчивое лицо, словно обдумывал мое предложение. - Что ж. Разумно. Милостиво к моим голосовым связкам. Я согласен. - Ну тогда начинай! – я ерзала на месте от нетерпения. Александр откашлялся. - Ну-с…начнем с самого начала… И начался рассказ настолько удивительный, что я забыла и про вино, и про чай, и про камин и про все остальное на свете. Мягкий, хорошо поставленный голос Александра – а это он научил меня говорить так, что слушатели забывали обо всем, кроме меня и моих слов – сдобренный небольшим количеством волшебства рисовал передо мной удивительные картины жизни одного человека, больше похожей на выдумку изощренного ума моего друга, чем на правду. Но Александр мне не врал, не фантазировал, а лишь рассказывал про все то, что пережил тот удивительный человек, случайно оказавшийся на моем жизненном пути. Или это я оказалась на его. И, возможно, не случайно. Эта дикая мысль появилась у меня уже тогда, когда Александр посвятил меня в удивительные приключения Эрика в России. Мои собственные воспоминания возникли из памяти и переплелись с услышанной мною историей, и пережитое Эриком показалось мне настолько близким пережитому мной, что мне захотелось тут же сорваться с места, найти этого удивительного человека и говорить, говорить, говорить, пока не получится прорвать ту плотину отчуждения между ним и всем остальным миром, пока он не поймет, что мне можно рассказать все на свете, что я… Но я сидела и слушала, глупо приоткрыв рот и смотря прямо в остекленевшие глаза Александра – он был сосредоточен и поглощен повествованием, ведь, хоть на секунду отвлекись он на меня, то вся магия его слов исчезла бы и они превратились в обыкновенные звуки, не имеющие никакой власти над человеком. Он закончил уже поздним вечером, когда в окнах на противоположной стороне улице уже зажглись огни, а мы все так и сидели в темноте. Он замолк, внимательно смотря на меня, а я все также сидела, пытаясь разобраться в том хаосе мыслей, что бушевал в моей голове, и в том хаосе чувств, что был в душе. Он не стал меня беспокоить, просто встал с подоконника, зажег все свечи в комнате, разжег камин, потом взял меня на руки, усадил в кресло перед огнем, сел в соседнее. Мы молчали долго. - Что теперь будешь делать? – наконец спросил он, - я так и знал, что не стоило тебе этого рассказывать, ты слишком впечатлилась… Я покачала головой и тихо ответила: - Вовсе нет. Я не впечатлилась. Я удивлена, поражена и сбита с толку и пытаюсь понять, что мне делать. Не может быть, что я оказалась здесь случайно, что я возникла в его доме вот просто так, по странной прихоти Мастера. - Адри, - мягко запротестовал он, - те времена, когда мы вмешивались в судьбы людей, давно прошли…да их и не было, ты сама знаешь, что все наши теории «а-давай-спасем-мир» оказались лишь наивным самообманом. - Знаю, знаю…но ведь… - я сцепила пальцы рук в замок, - но ведь не может быть, чтобы я познакомилась с этим человеком только для того, чтобы пройти мимо его жизни, чтобы забыть о нем. Я никогда не сталкивалась с подобным. С таким…Неужели ты не понимаешь?! – я вскочила, не в силах совладать с волнением, - ведь его никто не поймет. Да и как можно понять? - А ты поймешь, обнимешь и обогреешь? – как я ненавидела эту иронию в его голосе, о которую ломались самые мои возвышенные порывы. Да, возможно, я была слишком импульсивна, но разве это хуже того холодного прагматизма, который столь часто обнаруживался в характере моего Александра? О да, он-то никогда не пустился бы в ту авантюру, в которую готова была ввязаться я, наверное поэтому я здесь, а он там, коротает дни на своем заброшенном острове в одиночестве. - По крайней мере я могу понять, что он чувствует и какое бремя несет. Хотя мое тяжелее. - Хм…Думаю, если ты расскажешь ему все о себе, то сделаешь абсолютно счастливым человеком: его неприятности по сравнению с твоими покажутся просто ничтожными. - Ну нет. Рассказывать о себе все я не собираюсь. Он и так считает меня непонятно чем с непонятно каким местом в обществе. - И он прав. По-своему. И вообще: с чего ты решила, что ему нужно твое общество? Мне кажется, он вполне счастлив, его никто не трогает. - Он никому не нужен. А мне пригодится. - Зачем? Искупить старые грехи? Вряд ли минутное счастье какого-то отвергнутого миром урода искупить хоть часть из них. - А вдруг искупит? К тому же мне настолько скучно и одиноко, что я готова заняться даже столь бесперспективным случаем, как Эрик. - Ты говоришь как врач, который хочет проверить новый метод на умирающем пациенте. Объясни мне все-таки что ты намерена делать и зачем. - Хорошо, - я собралась с мыслями, – меня поразила, удивила, даже восхитила личность Эрика. За все десять столетий моей жизни я не встречала подобного существа. И я нахожу, что мы чем-то с ним похожи. Да, масштабы наших несчастий несколько разняться, но его внешность вполне перевешивает то количественное преимущество моих горестей, что успело накопиться за мою длительную жизнь. Я так же нахожу, что ему довольно трудно контактировать с обществом вследствие внешних недостатков, играющих для меня весьма незначительную роль. Это второе. Третье: ему очень трудно общаться так же потому, что груз его прошлого сделал из него психованного дерганного мрачного язвительного и в общем-то нестерпимого собеседника. И никто не понимает почему он такой, поскольку не знает всей его жизни. Я же знаю и понимаю. Он не может никому рассказать о себе, поскольку количество его грехов отпугнуло бы и самого невозмутимого исповедника. Меня же его преступления не задевают. Жестокость Господа, давшего Эрику подобное лицо, мне кажется более возмутительной, чем любой его проступок. - То есть ты ведешь меня к тому, что ты должна вмешаться в жизнь этого психа и привнести в нее щепотку столь любимого тобою счастья. А ты не подумала, что случиться, если он не захочет этого. Не броситься к тебе с распростертыми объятьями и счастливым смехом оттого, что кто-то снизошел до общения с ним? А ведь так и будет. И что случиться, когда ты уйдешь? Оставишь его в его одиночестве? - А что случиться, если я так и буду сидеть здесь, поглощать литрами вино и думать о бездарно потраченном мною времени? - Хватит спасать мир, Адриана, если он этого не хочет, - устало и раздраженно произнес он. - Я не хочу спасти мир, он не достоин моих усилий. Но он…так похож на меня. Ты не понимаешь…Мы постоянно сталкиваемся, кто-то словно сводит нас вместе, хоть мы и стараемся разбежаться в разные стороны. - Делай что хочешь! Я в этом участвовать не собираюсь. Ты дала обещание не вмешиваться в жизни людей. - А если я не вмешиваюсь, а просто играю свою роль? Как раньше? - Опять хочешь стать исторически важной личностью? – желчно вставил Александр. - Нет. Я просто хочу сделать хоть что-то. - Ладно, - он поднял руки, сдаваясь, - это твое дело. Если ты опять решила поиграть жизнью человека, то и вся ответственность – твоя. Я устало опустилась в кресло. - Да, я знаю…но это не может быть простым совпадением. От меня что-то хотят. - Они хотели, чтобы он остался жив. И ты помогла ему выжить. - А для чего? Для чего ему жить? - А ты решила дать ему цель в жизни? Как щедро с твоей стороны. - Почему ты издеваешься надо мной? - Потому что это глупо. Все, что ты задумала. Ты сделаешь только хуже. - Посмотрим, - прошептала я, - хуже все равно вряд ли будет… Между креслами стоял небольшой круглый столик, на котором я складировала газеты. Я читала все, что выходило в печать. На самом верху внушительной стопки лежали непрочитанные еще мною сегодняшние номера. Взгляд скользнул по тексту первой полосы и вдруг зацепился за знакомое имя. Я внимательно вчиталась. Точно. Кристина Даэ и Рауль де Шаньи, герои сегодняшнего рассказа Александра. Я схватила газету и быстро прочитала небольшую статью. Закрыла глаза, обдумывая свои последующие действия и то, что должен был почувствовать Эрик, прочитав заметку о любимой. - Александр… - позвала я, - ты бы не мог мне помочь? Найди Эрика. Я хочу знать, где он. Когда экипаж подъехал к Люксембургскому саду, дождь уже прекратился. Я выбралась наружу и попросила кучера подождать меня, пообещав щедро вознаградить потраченное время. Он хмыкнул, кивнул и бросил на мое платье насмешливый взгляд. О да, молодая леди, ночью, после дождя решила прогуляться в белом платье…Я вполне понимала его насмешку, когда, словно коза, прыгала по садовым дорожкам, пытаясь хоть как-то миновать лужи. Впрочем, вскоре я оставила это занятие – в темноте что-либо разглядеть было невозможно и уже после десяти минут прогулки мое платье и обувь были безнадежно погублены. Выглядела я, наверное, чрезвычайно экзотично. Белый – хоть и красивый, но не практичный цвет, и если бы не мое обещание носить только белое, которое мне пока не дает нарушить моя сентиментальность и большой запас терпения, я бы с превеликим удовольствием вырядилась во что-нибудь более практичное, ну хотя бы в брюки. Правда, вряд ли их сейчас шьют на женщин…хотя…может и найду что-нибудь…ладно, это пока неважно. Непогода сделала парк пустынным, мне встретились всего-то две влюбленные парочки, которым было абсолютно все равно, что сейчас на дворе: дождь, метель, ураган или землетрясение…или у них просто не было денег, чтобы пойти куда-нибудь еще. Но зато они были счастливы. Я опять вспомнила Жан-Жака. Надеюсь, он не слишком переживает из-за моего внезапного ухода. А ведь какой у нас замечательный мог бы получиться роман! Хотя, признаюсь, этих «замечательных романов» у меня было столь много, что я уже научилась их раскладывать, словно пасьянс, и знала все ходы этих богатеньких маменькиных сыночков на десять ходов вперед. Манипулировала, если хотите. И все это от скуки. Но как не скучать, когда ты узнал вы жизни абсолютно все, и понимаешь, что тебе лишь осталось вновь и вновь мусолить старые ощущения и пытаться занять ими себя. Что ничего интересного не будет. Хотя я вру. Вот это – интересно. То, за чем, вернее, за кем я иду. Этот человек должен сидеть в одной из самых пустынных частей сада, он забрел сюда сегодня днем, в попытке уйти ото всех и самое главное – от себя. Надеюсь, он не станет упрямиться, потому что заставлять его я не стану, да и не могу. Хотя, думается, ему сейчас абсолютно все равно. А, вот и он. Чудесно. Очаровательно безлюдное жуткое место под сенью поникших пожелтевших деревьев. В этом году листва удивительно рано потеряла столь радующий глаз зеленый цвет. Думаю, если бы кто-нибудь и надумал сесть на скамейку рядом с Эриком, то быстро бы отказался от подобной идеи, настолько нелюдимо и даже устрашающе он выглядел. Особенно днем, наверное, – этакий таинственный незнакомец, скрывающий лицо и свое прошлое под широкими полями шляпы…интересно, как мне удается шутить даже тогда, когда у меня от страха сердце замирает. Удивительно страшно подойти к нему и сесть рядом. А я ведь очень смелая…ладно, я не смелая, мне просто не имеет смысла бояться. Но сейчас, как это говорят обычно, «поджилки трясутся» оттого, что мне отчаянно хочется ему помочь, а чем – я не знаю. Я медленно подошла, смахнула воду со скамейки и села рядом с Эриком. Он не обратил на мое присутствие никакого внимания, даже головы не повернул. Из-за шляпы я не видела, куда устремлен его взор, не видела ничего, словно со мной сидел не человек, а призрак без лица. - Вы…вы верно промокли, - предприняла я слабую попытку подтолкнуть его на общение. Но что, в самом деле, он мог мне сказать? И, главное, зачем? Его любимая теперь жена другого, и, пускай он и понимал, что однажды это произойдет, что это неизбежно, но прочитать об этом в газете, осознать, что это обсуждает весь высший свет, обсуждают, как самый дорогой тебе человек теперь полностью и безвозвратно принадлежит другому…и всякая надежда, пусть самая ничтожная, самая крошечная, растоптана циничными писаками. И отовсюду, со всех газетных прилавков на тебя смотрит лицо любимой. И все, вся боль, которую ты пытался подавить в себе, все воспоминания, запертые в самых потайных уголках души, которые могут уничтожить, разрушить человека, вырвались на свободу из-за простой коротенькой статьи. Свадьба Кристины Даэ и Рауля де Шаньи. Большой жирный крест на всей этой истории, счастливый конец для красивой пары. Интересно, угадали ли я? Нет, я и не угадывала вовсе – просто порылась в объемистой копилке своих чувств и нашла примерно такую же ситуацию. Но его никак нельзя оставлять одного. Это совершенно недопустимо, пока он находится в столь невменяемо-отрешенном состоянии. Да он и действительно промок весь. - Мсье… А вы…Не желали бы зайти ко мне в гости? – осторожно спросила я. Он издал какой-то непонятный стон, относившийся, возможно, и не ко мне, а к его душевным переживаниям. - Я могу считать это согласием? – тут же оживилась я, пытаясь зацепиться хоть за какую-то реакцию с его стороны, - тогда пойдемте, экипаж нас уже заждался. Вставайте! – я взяла его за руку, заставила подняться и повела за собой. Эрик даже не сопротивлялся, меланхолично ступая за мной по лужам. Кажется, он вообще не осознавал, где он и что происходит. Это было мне на руку. Я усадила его в экипаж, приказала ехать к моему дому. Щедро расплатившись с кучером, я пожелала ему спокойной ночи, а тот, приложив два пальца к своей шляпе в прощальном и благодарном жесте, подмигнул мне и кивнул на высокую фигуру Эрика. Да, кажется я поняла. У меня ночь будет явно неспокойной. Эрик так и стоял, отрешенный от бренной суеты сего мира, и беспрекословно поднялся в мою квартиру, словно он был заводная кукла, а не человек. Я сняла с него насквозь промокший плащ и шляпу, усадила перед камином, посильнее развела огонь. Предложила чаю, но он никак не отреагировал на это, и я решила, что на сегодня с меня сердобольности достаточно. Для себя же я достала бутылку вина и, сев рядов с Эриком во второе кресло, с наслаждением выпила ее всю, периодически поглядывая на своего соседа. Он не проронил ни слова, смотря куда-то впереди себя остекленевшими глазами. Мне было жутко насколько он был похож на зомби. Чем же должна быть эта Кристина, что из-за нее у этого человека…как будто умерла душа и осталось одного неуправляемое тело, которое я привела зачем-то сюда. Сколько он будет так сидеть? Неужели не очнется? Неужели не проголодается, не захочет пить? Бутылка была пуста, я, немного согретая огнем и алкоголем, оставила кресло и села рядом с Эриком на пол, поджав под себя ноги. В его глазах, словно в зеркале, отражался огонь камина. - Эрик…- мягко позвала я и нерешительно потянулась к его руке, лежащей на подлокотнике. И о чудо! Лишь я коснулась ее, как он дернулся, как будто его ударили, и выдернул свои тонкие пальцы из моих. Недотрога. Увы, это было единственным проявлением жизни с его стороны в этот вечер. Я пыталась говорить с ним, но он упорно молчал, не сводя глаз с камина, хотя мне показалось – и, надеюсь, не только показалось! – что его взгляд от отрешенного стал более грустным, но, одновременно, не таким пугающе пустым. Я решила оставить его на ночь в кресле, заперла дверь, погасила все свечи и отправилась спать, решив подумать, как сказано в одном очень хорошем романе, «об этом завтра»…о том, что я творю и что буду делать дальше. ------------ Проснулась я оттого, что кто-то отчаянно тряс меня, весьма ощутимо сжав мои плечи. Я вскрикнула от боли и попыталась вывернуться из железной хватки, но моих усилий и не понадобилось – лишь я издала свой вопль, как пальцы разжались и я упала на кровать, тяжело дыша спросонья. - Господи…Эрик, это вы? - Блэки? – раздался в темноте его немного удивленный возглас, - это все-таки вы? - Разумеется я, - я села на кровати, потирая плечи, - что значит «все-таки»? Я кричала во сне, верно? - Д-да… - я различила во тьме, как он приложил руку ко лбу, - но…то есть…это вы. Вы так кричали, что я испугался…а где я? - Где? У меня дома. Он молчал с минуту, вспоминая, наверное, прошлый день. - Но как я оказался здесь? – в его голосе было недоверие и неуверенность. - Пришли по моему приглашению. Точнее, приехали. В экипаже. Со мной. Не припоминаете? Хотя это совершенно не важно. - Неважно? Как это неважно? Я каким-то образом оказался у вас в доме, в вашей гостиной… - …перед моим камином, в моем кресле…довольно притяжательных местоимений, - я вздохнула и растрепала руками волосы, - хорошо вы хоть очнулись. Оказывается, для этого надо было кричать погромче. Спасибо, что разбудили… - я попыталась вспомнить свой сон и с радостью убедилась что все забыла. Одним ужасом в моей голове меньше. - Мне надо идти…я ведь не могу оставаться здесь…это невозможно, - он отступил на несколько шагов от меня. - Ну куда вы пойдете сейчас, ночью? К чему такая спешка? Идите, поспите, наберитесь сил, а завтра и решим, куда вы пойдете. Да, к тому же, ваш плащ и шляпа едва ли высохли после вчерашнего дождя, а ведь не в сорочке же вы пойдете. На улице так холодно… - я встала и шагнула ему навстречу, - не знаю, как вы, но я точно сегодня больше не засну…не хотите чаю? - Что? - Чаю. Ч-а-й. Черный, зеленый, жасминовый, ромашковый, фруктовый, с молоком – какой пожелаете. Или вы предпочитаете кофе? - Нет…то есть кофе люблю, но и чай тоже…вернее… - он странно жестикулировал, чувствуя себя явно неуютно и неуверенно. - То есть вы будете чай. - Но зачем? - Что «зачем»? - Зачем нам пить чай? - Лично я просто хочу скоротать то время, что осталось до рассвета, и немного взбодрить себя, а что до вас – то вы можете проигнорировать мое предложение и вернуться в свое кресло. Но мы бы могли, думается мне, провести несколько замечательных часов в задушевном разговоре за чашечкой отменного черного чая. Разве не соблазнительно? Я понимала, как странно он себя чувствовал, и я пыталась заболтать его, не дать уйти, завязать хоть какое-то общение. К моему облегчению Эрик кивнул. Наверное, ему очень хотелось узнать от меня, как же он все-таки очутился в моем доме… Я что-то радостно воскликнула и побежала на кухню готовить чай. -------------- Эрик сосредоточенно наблюдал, как девушка разливает чай, рассматривал ее пальцы, которыми она, четкими, точно выверенными движениями, открывала бесчисленное количество пакетиков с заваркой и отсыпала в чайник из каждого понемногу. Некрасивые пальцы…нет, не то, чтобы некрасивые, но самые обыкновенные – довольно короткие, лишенные какого-либо изящества, с коротко стриженными маленькими ногтями…таким пальцам нужны перчатки, чтобы придать им полагающуюся женщинам тонкость и хрупкость. Все это он отмечал чисто автоматически, как человек, обожающий наблюдать за другими и выносить приговор их внешности и поведению. Эрик поднял глаза на лицо девушки. Она не смотрела на него, отдав все свое внимание приготовлению чая. Кажется, она пыталась ему угодить. Смешно. От масляной лампы и пары свечей в кухне была уютная полутьма. Подобное освещение, как он уже давно подметил, придает лицам людей особую приятность и мягкость черт, и Блэки даже показалась ему несколько привлекательной: ушла раздражающая резкость, ломанность ее губ и бровей, и лицо, статичное, не искаженное ее постоянными гримасами, оказалось довольно приятным, хотя и несколько необычным. - Вы итальянка? – вдруг спросил он. Девушка замерла, потом улыбнулась и взглянула на него. - Да, вы угадали. - Я не угадывал. У вас типичная для итальянки внешность. Причем итальянка не из высшего света. Она сжала губы. - А вот тут вы не правы. Моя мать – потомственная аристократка. Хотя отец, да, не высокого происхождения. Он русский. Из разбогатевшей крестьянской семьи. Занимается торговлей. - Какое смешение кровей. Любопытно. И что, родители вашей матери не помешали дочери выйти замуж за человека, стоящего ниже их на общественной лестнице, да еще и иностранца, да еще и другой религии? – он скептически хмыкнул. - Родителей моей матери к тому времени не было в живых, а она была единственной наследницей их состояния, и, к тому же, особой с крутым решительным характером, так что она, забыв про все сословные предрассудки, вышла за того, кого любила, - без запинки, словно выученный урок, ответила девушка. - Ну что ж, замечательная история, - подвел он итог их краткому экскурсу в семейную историю Блэки в надежде на то, что от него не потребуют ответной откровенности. Но ему пришел в голову еще один вопрос, и он просто не смог удержаться от того, чтобы его не задать. - А можно узнать, что же столь обеспеченная, как я понимаю, девушка, с такими замечательными родителями, делает в маленькой комнатушке на три комнаты в Париже одна? Блэки замялась. - Отдыхаю от праздности высшего света, - буркнула она и плеснула кипятка в чашку. - Ясно. Вас, видимо, попытались выдать замуж за богатого старика и вы сбежали из родительского дома… - насмешливо предположил он, но Блэки вздрогнула и устремила на него полный удивления взгляд, так широко раскрыв глаза, что стала похожа на разбуженную сову-дистрофика. - Откуда вы все знаете? Вернее…ну, почти все. Да, я сбежала. Да, меня хотели выдать замуж, хотя и не за старика, но за того, кто мне был не мил, и я ушла из дома. - Жестоко по отношению к любящим родителям. Но это обычная история, в которую попадают молодые решительные леди вроде вас. А разрешите еще один каверзный вопрос: откуда же у вас появились средства на дорогой отель, оперу, эту квартиру? Прихватили с собой чемодан денег, смею предположить ваш ответ? - Мне нечего сказать на вашу сообразительность, - сухо ответила девушка и поставила перед ним дымящуюся кружку, - можете добавить молока, - она кивнула на молочник необычной формы в виде ушастого зайца, - вкус получится довольно специфическим, но мне нравится. А если вы все-таки не любитель необычного чая, то пейте так, - и она взяла молочник за ручку, прикрепленную к спине зайца и налила себе немного молока, - хотите? - Нет, благодарю. Я не люблю экспериментировать во всем, касающегося того, что отправится в мой желудок, - он вдохнул приятный аромат чая – словно внезапно оказался на индийском рынке около лавки со специями, и сделал глоток. - Чудесно! – не похвалить этот напиток Эрик счел невозможным для своей чести, - никогда не пил ничего подобного… - Благодарю, - Блэки скромно опустила глаза, - мой собственный рецепт. Немного от каждого из лучших чайных сортов, все перемешать, добавить немного желания угодить гостю и индийские специи. - Тогда у меня точно не получится. Желания угождать никогда не имел, - Эрик откинулся на спинку стула, - а все-таки как вы затащили меня в свой дом? Могу поклясться, что никогда бы не пришел сюда, пребывая в здравом уме и твердой памяти. Хотя стойте…Не говорите ничего, ладно? Я понимаю сам…вы воспользовались моим расстроенным настроением, а я не решился вам сопротивляться. Не стоит вдаваться в подробности, я все отлично помню. Да, он отлично помнил, хоть и не хотел вспоминать. Пошел дождь, а он все так и стоял около решетки на улице Скриба, сжимая в руках купленную газету, не в силах отвести взгляда от фотографии Кристины. Он повторял про себя ее имя на все лады, разговаривал с ней, спрашивал, зачем она вышла замуж и зачем про это написали в газете. Зачем напомнили ему, ведь он так хотел это забыть. А она смотрел на него и смеялась. Спрашивала, неужели он думал, что ему позволят забыть ее, говорила, что он должен умереть, говорила, какой он жалкий, мерзкий, отвратительный и как она счастлива. А он пытался убедить ее что совсем не хочет умирать. А Кристина спросила, как он смеет говорить, что любит ее, если он не умер. Он ответил, что умер, что у него нет больше сердца, что она забрала его с собой. А она расхохоталась и сказала, что ей его сердце не к чему, пусть забирает назад. Она была так красива на этой фотографии, так поводила плечами и улыбалась…истинная царица. Но ему отчего-то стало так страшно, так жутко смотреть на нее, что он отшвырнул от себя газету и побежал прочь от Оперы, словно за ним гнались все черти ада. Он не понимал, за что Кристина так жестока с ним, он не понимал, что же он сотворил такого, что все его жизнь изначально обречена была стать одним долгим ночным кошмаром, не понимал, почему он жив, зачем он жив. И откуда в нем с понимаем всей обреченности своего существования живет дикая, ничем не оправданная, невозможная вера в то, что однажды ему воздастся за все его страдания. Эта вера, в которой он не хотел признаваться и самому себе, не давала ему умереть. Но лучше бы он умер тогда, в тот момент, когда она ушла. Швы, которыми была неловко зашита рана в его сердце, ослабли и только чудо не давало им разойтись. «Господи, что ты хочешь от меня?» – в диком исступлении повторял он снова и снова, шагая по бесчисленным улочкам Парижа. Так он пришел к Люксембургскому саду и, видимо, на чисто подсознательном уровне, выбрал одно из самых безлюдных мест, где и уединился со своей болью. Он не видел ничего: ни проходящих мимо людей, ни дождя, ни того, что он сидел на скамейке так долго, что утро сменилось днем, а день – ночью. Он не понимал и пытался понять, за что ему все это. Он пытался не думать о Кристине, но теперь забросить воспоминания о ней в самую глубину памяти у него не вышло. Ведь она…она была его единственным шансом. Она заставила его поверить в то, что для него возможно счастье и любовь, что у него будет семья и обычная жизнь. Хотя разум тогда пытался вернуть его к реальности, но он не слушал, он искренне верил, что все будет хорошо, что она поймет, примет его таким, какой он есть. Но нет, он глупо обманулся… …и сейчас задал себе вопрос, от которого в сердце появилась неприятная тянущая боль: а что он любил – Кристину или же возможность быть любимым? Любил ли он ее саму или веру в то, что она его счастье?.. нет, он любил ее, все в ней – ее прелестные глаза, ее улыбку, ее ангельский голос…но почему же он тогда не умер? Как смог выжить без нее? Ему захотелось с силой сжать виски и закричать так громко, чтобы его услышал весь мир, каждый маленький человечек, занятый своими делами и безразличный к его горю. Но вместо этого он просто сидел под дождем и чувствовал, как что-то огромное и красивое только что ушло от него, что он сам отказался от этого…но от чего?.. он пытался найти ответ, но, одновременно боясь его найти, так и остался в неизвестности… А потом кто-то поднял его со скамейки и он, не видя и не воспринимая ничего, пошел за этим человеком. То, что он помнил потом – тепло огня, неприятное липкое прикосновение чьей-то руки и истошный крик поблизости, заставивший его очнуться… - Эрик, все хорошо? – о, она заботиться о нем, маленькая любопытная девочка, но не расспрашивает ни о чем, спасибо ей…но как она нашла его? Неужели просто наткнулась на него во время ночной прогулки по парку? Пусть будет так, он не желает сейчас расспрашивать ее ни о чем… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ...