Название: Сказка о трех мечтателях... Автор: Leo Размер: мини Основа: книга Гастона Леру Жанр: драма Рейтинг: G Дисклеймер: ни кем не владею, ни на кого не претендую. С самого утра зарядил мелкий, очень противный дождь. Вот уж было чему порадоваться, сидя дома… Только дароге почему-то было не до радости. Какое-то темное, горькое предчувствие томило его с самого утра… Он слонялся по комнате, словно запертый тигр, велел Дарию приготовить чай, но так и стал его пить, пару раз выходил в прихожую, с четким намерением уйти прочь из дома, но тут же вспоминал, что, собственно, не знает, куда пойти… В итоге, он сел у окна и стал смотреть на верхушки деревьев сада Тюильри, на проезжающие мимо фиакры, на верхние этажи, крыши и мансарды парижских домов. В некоторых окнах зажегся свет и стало видно смутные силуэты парижан… Вдруг в дверь позвонили. По коридору деловито засеменил Дарий, щелкнули замки. У дароги шевельнулось сердце – может, это Эрик?.. Пришел сказать, что раздумал умирать или – напротив, пришел попросить помощи в таком нелегком деле. Однако дверь вновь захлопнулась и в гостиную вошел лишь старый Дарий с объемистой, но легкой коробкой в руках. – Вот, господин. Вам прислали… Думаю, от этого… Дарога спешно выхватил коробку из его рук и велел идти. Оставшись в одиночестве, он открыл ее и даже испытал некоторое разочарование: там лежало все то, что перечислил Эрик, все эти глупые, никому не нужные вещицы, даже проклятая ленточка извивалась среди прочих вещиц, как гадюка… Дарога от обиды и злости даже плюнул на весь этот хлам. - Эрик! – сдавленно простонал он. – Эрик, ну что же ты наделал?.. Но помедлив секунду, он сел вместе с коробкой на ковер и стал перебирать «артефакты», как выразился Эрик. Перчатки – не купленные Эриком, а ее старенькие, очень простые. Платочек. Кружевной, скотина… Ленточка, будь она неладна… Стопка писем. Еще разговаривая с Эриком, дарога задумался – зачем ему хранить письма Кристины к Раулю. Теперь же, позволив себе – да простит его Аллах – пренебречь нормами морали, дарога открыл одно из писем и догадался, в чем тут дело. Обычное девичье письмо – вздохи, нежность, трепетные просьбы… Обычное. Если только не одна деталь – имя адресата старательно стерто. И вряд ли это сделала сама мадемуазель Дааэ… Ох, Эрик, Эрик… Не за этой ли пачкой полез он в окно к виконту?.. Уже собираясь сложить все обратно в ящик, дарога выронил одно письмо. И тут же понял, что оно выбивается из общего ряда: другая бумага, по-другому сложено и как будто новее… Развернув, дарога не смог сдержать улыбку… Да, было бы странно, если бы Эрик не сказал бы свое веское прощальное слово… ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Дорогой мой друг! Среди людей бытует мнение, что перед смертью у человека наступает просветление. Поздравь меня, дарога, я – видимо – человек… Только радоваться осталось недолго. Хочется написать тебе это письмо теперь, когда я наконец окидываю все произошедшее трезвым взором и, признаться, мне становится дурно… Теперь, в преддверии смерти, я чувствую себя очнувшимся от бреда, от тягостного сна, в котором я пребывал с того момента, когда я впервые услышал Ее голос, до Ее поцелуя… Да, я влюбился, услышав ее голос… Он еще не был отточен до того совершенства, которого добился на наших уроках я, но он был настолько мил, трогателен и нежен. И она пела тогда такую незатейливую песенку – как глоток чистого воздуха среди помпезных оперных арий… Да, она сидела в своей гримерной и пела… Я обошел их все, прежде чем нашел именно ее… (К слову – ты ведь не думал, что у меня во всей Гранд Опера только одна гримерная с тайным ходом… С тем же успехом я мог бы ухлестывать за малышкой Мэг. Хотя, это маловероятно – балерины в последнее время стервозные пошли…) Итак, я стал каждый день приходить к ней. Сначала молча, а затем – услышав, как она делится с горничной историей про Ангела, обещанного отцом, – решился заговорить. Правда, я не хотел сначала ни давать ей уроков, ни заставлять совершенно поверить в мистику, ни склонять к замужеству… Я просто хотел поговорить с ней… Все касаемо Ангела Музыки, небесного покровителя и учителя, она додумала уже сама, а я не решился ей возразить. Позже я стал давать ей уроки и видел, как она чиста, честна и невинна, как умеет сострадать. В мой разум закралась мысль – а что если это действительно та девушка, которая сможет полюбить меня?.. Что если годами кошмаров и страданий я заслужил свое счастье? Я видел много женщин, но этот нежный цветок еще не был тронут человеческой подлостью, обманом, ложью… (Знаю, дарога, ты сейчас ухмыляешься – Что я решил такое положение дел поправить!.. Спешу напомнить, что к моменту, когда ты читаешь эти строки, я уже умер, так что проникнись угрызениями совести.) Я стал мечтать об обычной, человеческой жизни. Я разгреб тот бедлам, в котором у меня была комната, которая позже стала спальней Луи-Филиппа, расставил, наконец, мебель, оставшуюся от матери. Все эти кресла и кровать в разобранном виде годами пылились в этой темной, заваленной пылью, незанятой комнате… Сначала я просто мечтал, что приглашу сюда Кристину, что она будет жить в этой комнатке, как мы будем с ней говорить вечерами, как я буду играть ей музыку… Тут, кстати, я и купил пианино – мне самому хватало и органа. (Да, с органом тоже связана одна хитрость – тут я заделал такую акустику, что, сыграй я разбитной мотивчик из Мулен-Руж, любому, кто находится рядом, показалось бы, что небеса обрушились на землю. Уж очень нравилось чувствовать себя полностью окруженным музыкой…) А далее я всерьез задумался о женитьбе… Мысли мои витали где-то в заоблачных высях. Я мечтал, как Кристина примет меня таким, какой я есть, что такое милой существо не захочет знать, что скрывает моя маска, а когда я решусь открыться ей – примет всей душой, ибо будет любить всем сердцем… Вот сижу, теперь и думаю – когда я так головой ударился? Обо что?!. Да, я не был близок с женщиной, но я же знаю людей! Я видел жен, которые самоотверженно заботились о своих искалеченных мужьях, любили их, не смотря ни на что… Но как может женщина – да любой нормальный человек – жить рядом с неизвестностью?! Впрочем, я тогда мало что соображал. Мечтал о женитьбе – обязательно в церкви Мадлен… Я понимаю, ты мусульманин, но ты ее хоть раз видел?.. Господи, слава тебе, что я не женился – я бы теперь умер от позора. Потом я долго готовился к приходу Кристины… Кстати, люстру правда сорвал не я… Я сам был в шоке! Однако именно это происшествие позже навело меня на мысль о кузнечике и скорпионе – уж больно эффектно выглядела картина разрушения, особенно – в таком роскошном месте, как Гранд Опера. Кровь, хрусталь и красный бархат… А порох-то уже большей частью отсырел. Вся Академия Музыки вряд ли бы рухнула – великовата. Но половину ее вместе с улицей Скриб (ну и нами четырьмя) вынесло бы точно. Но я забежал вперед – сначала появился де Шаньи. Я был в ярости, пылал от ревности и злости, позабыв, что я, собственно, не кто иной как Ангел, посланный праведным батюшкой. Я стал приглядываться к сопернику. Я клокотал от ярости. Любой его жест, любое слово я тут же истолковывал, как признак порочной натуры или слабоумия… Тех недостатков, от которых я был волею судьбы избавлен… (Хотя, все мы в этой истории немного тронулись умом.) Имея перед глазами людей своего круга, покровительствующих юным певицам и балеринам, он возымел намерение жениться на Кристине. Даже, когда увидел, что у нее будто бы есть покровитель, не отступился, дурак. Видно, возомнил себя рыцарем в сверкающих латах… Впрочем, я отвлекся… Я был так взволнован в тот вечер, когда пригласил Кристину в свой дом. Вернее, она-то думала, что отправляется в зазеркалье к Ангелу. И я был немало удивлен, когда она запаниковала. Мне-то все представлялось иначе, нежели ей, перепуганной девушке. Я был у себя дома… Думаю, никогда не смогу передать ту боль, которую испытал, когда она сорвала с меня маску… Но, что еще хуже, я почувствовал себя полным дураком – на одну единственную секунду. А затем впал в неописуемую ярость, начал орать всякий бред – что я и есть дон Жуан, ну и прочее в этом духе. Это ж надо: месяцами морально готовится, убирать свой бедлам, репетировать изысканное человеческое поведение, чтобы всей моей стойкости хватило на вечер и утро… А следующие две недели, когда уже она играла передо мной роль воплощенного смирения, я не то что верил – я хотел в это верить. Когда она наконец бросилась в объятия своего страстно любимого Рауля, мной овладела мысль, что меня предали… Как я был зол! Впрочем, ты имел несчастье в этом убедиться… Графа Филиппа, каюсь – все-таки я утопил. (Каюсь! Веришь?) Она поцеловала меня… До меня вообще редко дотрагивались люди – только в пылу сражения. Едва ли наберется десяток случаев, чтобы ко мне кто-то прикоснулся добровольно и, вероятно, семь из них по праву принадлежат тебе, дарога. Но я не мог вообразить, что кто-то может прикоснуться ко мне с лаской, поцеловать меня – как человека. (И пусть шахиншах сдохнет от зависти в своем гареме!) Именно тогда, в самый счастливый момент моего существования, я перестал грезить, упал с облаков в сырое подземелье, оказавшись рядом с ней – феей со сломанными крылышками. Тут у меня будто пелена слетела с глаз. Пока я пребывал в любовной эйфории, как бы не пафосно это звучало, все что было со мной в течении жизни представлялось мне иллюзорно далеким. Как часто говорят влюбленные: «Все это было не со мной!» (Так что все твои увещевания вроде «Я отворил тебе врата жизни, Эрик!» летели мимо моих ушей – я лишь смутно помнил Персию и, как не прискорбно, тебя мой друг. Кстати, про «врата жизни» сам придумал?) А тут – и только тут – я осознал, что это все было со мной! Это был Я! Это была моя прожитая жизнь… Какая ни есть – но моя и ничья больше. Чудовище? Да, чудовище. Но, как оказалось, способное любить… …Я выбежал прочь, заперев дом и долго, долго рыдал, скорчившись на маленькой, покрытой плесенью пристани. Сердце рвалось в груди – потому что впервые начало биться по-настоящему! Это оказалось больнее всего, что я испытывал прежде в своей жизни… Едва придя в себя, я помчался за Раулем. Этот вандал сидел в проходе коммунаров, выцарапывая на стене свои инициалы. Видно, думал, что испустит там свой дух… (Люблю удивлять людей…) Они ушли, держась друг за друга. Так лучше. Не знаю, будет ли она счастлива с ним, но со мной она счастлива не была бы. Я научился любить, дарога. А вот жить учиться мне уже поздновато… Остальное ты знаешь… Наверное спросишь: раз я могу вновь видеть мир ясно, раз Кристина теперь – просто женщина, у которой есть другой мужчина, стоит ли теперь умирать? Суть всей проблемы заключается в одном печальном факте – я люблю ее, дарога. Зная ее как человека, видя все изъяны, и видя мир вокруг таким, как прежде, я люблю ее еще сильнее… Что ж, на этом и кончается наша грустная сказка о трех мечтателях: о рыцаре, растерявшим все свои регалии и сверкающие латы, о юной фее, которая ради любви стала смертной женщиной и о старом чудовище, ставшем человеком… Прощай, дарога. Спасибо тебе за твой холодный мозг: он – единственное, что нас спасло… Дарога снова сложил письмо по старым сгибам. Под конец читать стало тяжело – на улице совсем стемнело… Бросив безделушки обратно в коробку, дарога подошел к окну. Зажглись фонари, озаряя мокрую от дождя мостовую, уже редкие фиакры не спеша катились мимо… Он распахнул окно, вдыхая свежий ночной воздух. И тут он заметил – а может быть, показалось?! – что в конце улицы будто бы мелькнула до боли знакомая тень. Мелькнула – и пропала, словно ее никогда там и не было… 20.11.07