Название: Воспоминание Автор: Hand$ome Беттинг: Елена (ФП) Пейринг: Р/Э/К Основа: книга Г.Леру Жанр: мистический ангст. Читать - бояться(мне и писать-то страшно :) ) Размер: миди Основа:Книга Леру Саммари обещания, а уж тем более клятвы надо свято выполнять. Дневник барона Анри де Кастелло-Барбезака. Эти заметки я пишу не для самого себя, или в назидание потомкам. Что мне до них, еще не рожденных, будущее смутно и туманно… Я совершенно не способен к ведению душеспасительных бесед, лучше оставить эту область человеческих познаний на откуп профессионалам, привычно оперирующим зыбкими понятиями духа и воздаяния, разума и судьбы, то есть епископам, кюре и прочим, облеченным саном и якобы властью над душами верующих, высокообразованным узколобам. Нет, причиной , побудившей меня взяться за перо и сидеть бывало по полночи, подвергая немалому риску свое здравомыслие, той самой заветной причиной явилась настоятельная необходимость связно и последовательно изложить труднообъяснимые события, невольным свидетелем которых я оказался, случившиеся со мной и моими друзьями четой де Шаньи в первый год их супружества. С молодым виконтом Раулем де Шаньи я был знаком с младенчества, наши поместья находились рядом и приятельствующие родители только радовались развитию преданной дружбы их отпрысков. Не единожды мы встречались с ним уже став взрослыми людьми, надеждой нации. После окончания школы Борда и своего первого кругосветного путешествия, виконт пребывал в Париже. Все мои попытки подключить его в моей компании к познанию подлинных сторон жизни, оказались тщетными, натолкнувшись на стену его необыкновенной застенчивости и почти детской наивности, столь удивительной для моряка. Что, впрочем, не помешало ему без памяти увлечься восходящей звездой Оперы - мадемуазель Кристиной Даэ, и очень скоро отвлекло его от свойственных аристократам развлечений. Чувство бедняги Рауля оказалось настолько всепоглощающим , что презрев положенный годовой срок строгого траура после внезапной смерти старшего брата Филиппа, виконт, ставший уже графом де Шаньи, поспешно женился на ничем, кроме симпатичного личика, не примечательной бывшей хористке. На мальчишнике, устроенным счастливым женихом за неделю до торжества, выпив изрядное число бутылок с крепкими напитками, уже на излете празднества, посереди храпевшего сонного царства, он пытался мне рассказать какую-то ужасную историю. Навеки, по его собственным словам, связавшую его с будущей женой. Что там было то ли о призраке, то ли о духе подземелья, погубившем в конце концов его брата графа Филиппа, и чуть было не лишившем жизни самого, тогда еще виконта Рауля. Достоверно вспомнить его рассказ уже не представляется возможным, потому что мой бокал также не простаивал во время веселой дружеской попойки. Но некий ужас в глазах моего друга отпечатался в памяти даже сквозь алкогольные пары, имеющие обыкновение при достаточно большом количестве принятого внутрь, начисто стирать все воспоминания. *** Еще на бракосочетании, пользуясь отведеной мне ролью свидетеля, я обратил внимание на удивительную для концертирующей певицы застенчивую робость невесты. Возможно, ошеломляющее воздействие роскоши и блеска самой церемонии, в которой она была одним из главных действующих лиц, излишне сильно оглоушило недавнюю хористку. Старшие сестры Рауля действительно расстарались, тщательно подготовив его вступление в этот скоропалительный союз. Убранство церкви, море кипенно-белых роз и нежнейших розовых фрезий, наряд его милой, но такой еще робеющей белокурой нареченной, и собственно сам обряд были выше всяческих похвал. Теперь я знал, кого надо будет позвать в устроители моей собственной свадьбы, если мне, не дай то бог, вступит в голову блажь самому одеть на себя ярмо брака, в чем я лично сильно сомневаюсь. Но что-то явно угнетало брачующихся в этот по сути счастливейший момент их жизни. Сложно сказать определенно с чем именно ощущение надвигающейся беды было связано. Наблюдательный человек, а я не без гордости причисляю себя к их числу, отметил бы немало несуразностей. Некоторую нервозность в движениях молодой четы еще можно было списать на волнительность момента. Но когда невеста вздрогнула, при звуке всего лишь одной фальшивой ноты церковного органиста, сопровождавшего брачную мессу, и уронила букет из очаровательных, затянутых кружевными митенками ручек, я уже почувствовал легкое удивление. Все более перераставшее в настоящую тревогу: на простой вопрос священника « Нет ли у нее обязательств перед другим лицом?» невеста несколько раз нервно обернулась, бросая совершенно дикие взгляды на открытый вход в храм. Чьего же появления она так беспокойно ждала? При произнесении святым отцом формулы «Ego vos conjugo...» * уронил обручальное кольцо уже сам бравый побледневший жених. К сожалению, мне не удалось расспросить его о причинах тревог, а потом уже стало невозможно узнать… Впрочем не будем забегать вперед. Бракосочетание состоялось и церковь покинула новая семья: граф и графиня де Шаньи. Все их тревоги оказались напрасными. Во всяком случае, тогда. ________ Я соединяю (лат.) *** Через пару месяцев я нанес визит вежливости недавно вернувшийся из свадебного путешествия чете. Ожидая увидеть на лицах молодоженов отблеск того счастья, в предвкушение которого они, особенно мой дорогой друг Рауль, буквально светились перед свадьбой, невзирая на всю их нервозность. Обаятельная застенчивость молодой графини и ее чуть наигранные манеры успешно маскировали истинные чувства. Еще недостаточно хорошо зная ее, мне было сложно понять ошибся мой друг или нет, так поспешно заключив брак с Кристиной Даэ. Лицо самого Рауля можно было читать словно открытую книгу - он был безусловно счастлив и доволен. Принимал меня с подлинным радушием и гостеприимством, не раздражаясь по пустякам, весело посмеиваясь над их недавними дорожными приключениями. После обеда мы перешли в курительную комнату, чтобы насладиться настоящими «гаванами» и обсудить наши собственные дела без милых, но докучливых женщин. Едва только перебросившись несколькими фразами о будущей охоте, в поместье Шато Шерриз мы вскочили на ноги, услышав страшный вскрик из соседней комнаты, где осталась Кристина, спешно бросились туда. - Нет, нет, нет… - шептала виновница тревоги, качая в отрицании головой, уставившись остановившимся взглядом в газетный лист. Я сам прочитал с утра «Эпок» от корки до корки и не заметил там никаких новостей, способных вызвать столь бурную реакцию. - Рауль, - отчаянный, срывающийся голос, казалось принадлежал совсем другой женщине, не той милой , улыбающейся новобрачной, принимавшей меня. Нет. Глубокий, затаенный ужас и … странное дело, но в ее голосе зазвучала также еще и страсть, ранее мной не ощутимая в этой, как тогда мнилось, недалекой девушке. - Рауль, ЭТО случилось, я должна пойти туда, я обещала… мы ... Мы дали слово! Меня тут же стали щипать со всех сторон чертики любопытства, задавая кучу вопросов. Что же такое «Это» произошло, да еще напечатано в газете? Куда должна следовать только пару дней назад прибывшая в Париж супруга моего друга? Что за клятва такая была дадена и кому, черт побери? Но, увы, хорошие манеры, с детства вбитые палкой сухопарой фрекен Труди, не позволили мне озвучить мысленно заданные вопросы. Тем более что и спрашивать было не ко времени - Рауль бросился на помощь потерявшей сознание графине. Общими усилиями мы уложили ее на диван. Истошным звоном колокольчика вызывая прислугу, бедный граф, побледневший словно тот самый злополучный газетный лист, не сводил глаз с фарфорового личика супруги. В результате активных растираний висков водой венгерской королевы и душистым уксусом, Кристина пришла в себя. Ее смятенный взор некоторое время метался по комнате, несколько раз останавливаясь на мне, пока не застыл на лице склонившегося к ней мужа. Ее побелевшие губы повторили все те же странные слова: - Рауль … Я должна ... обязана пойти туда... Я обещала!… В конце концов, в ответ на нежные расспросы встревоженного ее состоянием супруга она все же решилась на объяснения. Возможно предназначенные лично мне - невольному свидетелю, как минимум странной сцены. Оказывается на странице некрологов она заметила объявление о смерти некоего Эрика. Тогда я впервые услышал это имя. И, каюсь, почти не обратил на него внимание, только как на причину досадного переполоха, обошедшегося мне в спешно прерванный визит. Подумаешь, какой-то неизвестный мне Эрик умер! Но мой друг также повел себя довольно странно, со словами: - Я не позволю тебе вновь спускаться в эти катакомбы! Если слово было дано - его выполнит глава нашей семьи! - он собирался покинуть жену на попечении служанок. Кристина почти застонала: - Обождите, мой друг, кольцо… ЕГО кольцо, - резко дергая цепочку на шее вытянула простое золотое кольцо.- Будьте осторожны, Рауль, и , ради бога, оденьте на его палец это! - на ее ладони поблескивал золотой тонкий обод, не особенно изящной работы. Скрывая удивление, я отвернулся. Но, черт меня побери, если я позволю своей гипотетической супруге, пусть даже у меня ее никогда не будет, носить всего через месяц после свадьбы цепочку с кольцом явно другого мужчины. Да еще как Кристина выделила голосом коротенькое словечко «ЕГО»! Трижды сегодня я слышал подлинную страсть в ее голосе. И она, к сожалению, не была обращена на простофилю Рауля. - А не наставляет ли тебе рога, друг мой, твоя бесценная супруга, уж если она настолько пылко произносит даже не имя, а только обращение к другому и рвется к нему. Вот, наверное, чьего появления так сильно жаждала ее душа тогда в церкви в день венчания. - жаль , что хорошие манеры опять же не позволяли озвучить мои подозрения. Но как настоящий друг, с глазу на глаз я обязательно скажу… - Друг мой, Анри, ты позволишь воспользоваться твоей коляской, подвезешь меня к зданию Оперы Гарнье? - вопрос Рауля не только прервал на самом интересном месте мои размышления, но также натолкнул на мысль о возможной дуэли двух соперников. - Граф, вам нужен секундант? - строго спросил я. - Нет, с чего вы взяли? - Мне это шепнула пара дуэльных лепажей так мило выглядывающих костяными ручками из обоих карманов вашего пальто, Рауль. Граф только кривовато ухмыльнулся, усаживаясь в мою коляску. - Полагаю , что никакой дуэли не будет, но … нужно быть готовым ко всему. - словно самому себе проговорил де Шаньи. - Но все же, вы едите в то самое место, где меньше года назад погиб ваш брат, и собираетесь спускаться , насколько я понял из вашего разговора с супругой, в запутанные и темные катакомбы, изобилующие ловушками и смертельной опасностью. Вероятно вам необходим спутник. Еще раз предлагаю свою помощь. - Благодарю тебя, мой друг, и приношу извинения за невольную скомканность нашей встречи, но дела семейные, необходимо решать самостоятельно. - внезапно стукнув набалдашником трости в спину моего кучера, он воскликнул: - Стой! - мы как раз находились на мосту через Сену. Граф, сняв перчатку с руки, достал из жилетного кармана то самое кольцо, еще хранившее тепло груди его жены. Задумчиво глядя на кусочек металла, явно много значивший для неизвестного мне и достаточно серьезного, судя по пистолетам, соперника, проговорил: - Не желаю и не допущу, чтобы ОН имел на мою Кристину какие-либо права. Даже после смерти, настоящая она или мнимая… Привстав на качнувшейся коляске, Рауль сильно взмахнул рукой, словно выпуская на свободу певчую птицу. Сверкнувший по широкой дуге полета символ чьей-то любви упал в стремнину Сены. Следом послышалось нечто, вызвавшее у меня холодный озноб. Мой друг также заметно дернулся, хотя такой странный звук никак не мог вырваться из его губ. Наверное мне просто померещился в разноголосице улицы этот стон, полный боли и ярости, отчаяния и последней разбитой надежды. Возможно скрип колеса, проезжавшего рядом, явился причиной акустического фантома. Но почему же тогда Рауль вздрогнул также как и я? Дальнейший наш путь прошел в полном молчании. Всю оставшуюся дорогу де Шаньи просидел уставившись вперед невидящим взглядом. Кто знает какие тяжелые мысли и воспоминания мучили его. А может быть это было прозрение скорого непростого будущего? Сейчас он ничего не желал объяснять, ни странной реакции собственной супруги, ни своего собственного поведения. В надежде в следующую нашу встречу разузнать причины и следствия загадок того дня, я распрощался с ним у тыльной стены Национальной Академии музыки, рядом с полускрытой кустарником решеткой, на улице, носившей имя архитектора Скриба. Рауль снова отклонил мое предложение помощи и желания сопровождать его, лишь только позаимствовал масляный фонарь у моего кучера. Иногда я вспоминаю смелый очерк бесстрашного лица графа де Шаньи на пороге неизведанного, и его темный плащ, мелькнувший черной тенью на опустевшей - это днем-то, всегда оживленной улице. На следующий день мой визит супругам де Шаньи пришлось отложить - граф заболел. Я осторожно попытался разузнать, не был ли он ранен на дуэли или возможной схватке с тем самым пока мне неведомым соперником. Как то само собой вспомнился рассказ Рауля на предсвадебной пирушке. Уж не тот ли дух или призрак, или опасный человек донимает теперь счастливую, или пытающуюся казаться счастливой, чету де Шаньи. У юной графини, судя по ее недавнему поведению, наверняка имеется собственный скелет в шкафу. По выражению наших друзей англичан. Именно через Ла-Манш, в Великобританию меня призвали дела, и некоторое время никакие вести от Рауля де Шаньи не достигали меня, более чем занятого собственными семейными проблемами. Через три или больше месяцев, по возвращению в Париж, я получил от него странное письмо. *** Письмо было адресовано мне, хотя стиль и фразы в нем совпадали с предыдущими посланиями Рауля, оно было написано явно женской рукой, мелким бисерным почерком, столь отличным от обычных размашисто-округлых букв де Шаньи. Скорее всего графиня по диктовку супруга и начертала эти строки. Неужели болезнь моего лучшего друга зашла так далеко, что даже перо в руках нельзя удержать? Наверное этот пресловутый Эрик все же ранил его, когда Рауль так опрометчиво отказался от моей помощи. Вначале вежливо напоминая мое собственное обещание посетить Шато Шерриз в сезон охоты, ближе к середине послание сменило тон. Все больше и больше проглядывали сквозь строки неуверенность и испуг. Письмо заканчивалось припиской, безусловно сделанной самой Кристиной. Привожу ее практически дословно: «Ради всего святого, приезжайте скорей, господин барон! Мне не к кому больше обратиться за помощью, кроме вас. Рауль серьезно болен, а я схожу с ума. Он часто твердит ваше имя и тогда ему становится немного лучше. Надеюсь и молюсь, что ваш приезд благотворно повлияет на мужа. Не медлите и не берите с собой докторов. Их это дело не касается, С надеждой, Кристина де Шаньи». Сказать, что письмо меня смутило, значит ничего не сказать! Первый интуитивный порыв ответить вежливым отказом, так как мне сразу представился уединенный дом с двумя сумасшедшими во главе стола. А участие в совместном чаепитии с Чеширским котом и Безумным Шляпником меня явно не вдохновляло. Английские кузины за три месяца пребывания у них просто замучили меня чтением вслух глав из Льюиса Кэролла. И, если девочек приводила в полнейший восторг бурная фантазия автора, меня лично такие приключения ужасали. И сейчас, представив себе графа Рауля с пустыми глазами и улыбкой от уха до уха, я вздрогнул. «Рауль серьезно болен», и врачей ему привозить не нужно. Значит речь идет о душевной болезни. О себе самой Кристина написала, что сходит с ума, наверное все же от тревог за здоровье графа, а не на самом деле. Как правило сумасшедшие считают себе совершенно нормальными. Я прекрасно помню столетнюю герцогиню Флери, которая на полном серьезе предлагала угостить меня мелко нарезанной канарейкой для лучшего исполнения песни. При всем при этом мадам полагала себя вполне здравомыслящей особой. В конце концов у графа есть близкие родственники. Почему бы не обратиться к его старшим сестрам? Но вот, наконец, первый малодушный порыв был успешно преодолен. Рауль нуждается во мне, он часто вспоминает обо мне, по словам его юной супруги, и сама бедная женщина, ей также необходимы мой приезд и участие, посильная помощь. Кроме того флер загадки все еще возбуждал мое любопытство. Наконец-то будут получены ответы на мучащие меня вопросы. Как минимум трижды я уже становился свидетелем странностей в жизни четы де Шаньи, уж как-нибудь с моим практицизмом и здравомыслием смогу осилить любую задачу. Северная Бретань в октябре - прекрасное место для тетеревиной охоты, возможно и несколько лис удастся затравить на уже убранных полях. Предвкушая долгожданную встречу с любимым другом, которого мое появление безусловно сразу же поставит на ноги, прихватив с собой саквояж с самым необходимым на первое время, я отправился в путь, предварительно телеграфировав в де Шаньи о своем приезде. Промозглым октябрьским вечером я все ближе подъезжал к Шато Шерриз. Направляться в собственное поместье поблизости мне не хотелось, оно было совершенно не подготовленное моему появлению. Хотя неприятное предчувствие не покидало меня всю дорогу. Уж очень сложно было представить всегда восторженно-жизнерадостного Рауля жертвой черной меланхолии. Еще эти опадающие cухие листья. И почему меня раньше так радовали эти края? Унылый дождь, зачастил с утра, все вокруг пропиталось влагой. Оставалось только вздыхать над своей злосчастной судьбой. Леса вокруг поместья тоже не придавали особой бодрости духа. Обычно нервы мои крепкие, как канаты, но что-то носилось в воздухе тягостное, возможно предчувствия? Но мой лучший друг и его жена твердо рассчитывали на мой приезд, и глупый порыв повернуть карету домой, также был успешно подавлен. Проехав небольшую деревеньку, колеса кареты заскрипели по ухоженной, посыпанной гравием подъездной дорожки к Шерриз. Середина осени и темнеет довольно рано, но, странное дело, свет горел только в нескольких комнатах. Зато в гостеприимно открытых дверях меня уже ожидали. Стремительно сбросив плащ на руки предупредительного старого слуги, я направился в гостиную, где весело потрескивал огонь и уже был накрыт стол, в дверях холла стояла, встречая меня, сама графиня. Приветственно целуя ей руку я услышал: - Господин барон, спасибо, что приехали, муж ждет вас. Только, ради бога! Не показывайте виду, что вы знаете о его недуге. Лучше постарайтесь отвлечь его от глубокой задумчивости и развеселить. Рауль также шел мне навстречу. Каких то явных признаков нездоровья я не заметил, возможно немного запали глаза и цвет лица стал побледнее, но в целом он остался прежним, во всяком случае внешне. А вот кто действительно сильно изменился, так это Кристина. Она была бледна до прозрачности, ее голубые глаза смотрели с жалобной тоской овечки, обреченной на заклание. Обаятельную робость, так запомнившуюся мне на свадьбе, сменили уверенность и самообладание, свойственное страдальцам. Я был просто поражен разительными переменами ее облика, и даже начинал злиться на Рауля, что же за болезнь у него такая, чтобы цветущая восемнадцатилетняя женщина так измучалась. Он выглядел совсем неплохо, и тем не менее письмо было написано ее рукой. Отогреваясь у огня, я уверился в необходимости моего вмешательства в дела семьи де Шаньи. Супруги, после теплых приветствий и уверения в радости долгожданной встречи, ожидали меня в гостиной. Еще раз я поразился значительным переменам в их взаимоотношениях. Прежде, при все своей наивности и мечтательности Рауль играл главную роль в делах семьи. Чего только стоило то самое его решение, выполнить за жену ее обязательство. И с пресловутым кольцом он расстался весьма решительно. Теперь же, словно маленький ребенок он льнул и ластился к супруге. Она же вела себя покровительственно, словно была его матушкой. В разговоре он часто терял слова и повторял обрывки фраз за Кристиной. Такого унылого обеда я не помню. И как можно ранее было сетовать на моих английским кузин. С этими юными вертихвостками мы все обеды пересмеивались и поддразнивали друг друга, как раньше с Раулем... прежним Раулем. Этот же бормотал что-то неразборчивое, едва отрывая взгляд от собственной тарелки. Когда же я захотел что-то у него переспросить, обнаружил, что Кристина слегка отрицательно качнула головой и глубоко вздохнула. Манеры его заметно ухудшились, насыщался он теперь с неприличной поспешностью, словно простолюдин, и самое неприятное, что глаза его были пусты. Вспомнив просьбу Кристины я было решился повернуть обсуждение на близкие и любимые прежде Раулем темы. Я спросил его об осенней охоте, еще совсем недавно он бы с жаром поддержал разговор, и начал, как водится, поддразнивать меня, предлагая состязание в меткости. Но сейчас он стал совсем другим, и даже не смог продолжить раньше так занимавшую его тему беседы. В конце обеда и вовсе случилось странное. Плотно накрахмаленная салфетка соскользнула с колен Рауля и упала, едва коснувшись его левой ноги. Он вздрогнул и подскочил, словно укушенный ядовитым гадом. Ни разу я не видел на лице взрослого мужчины такого откровенного ужаса. Его всего трясло, холодный пот струился по лицу, глаза расширились и стали совершенно безумными. Кристина подскочила к нему и стала гладить по плечам и голове, словно успокаивая норовистого жеребенка. Было ясно, что граф пережил какое-то нервное потрясение или видел галлюцинацию, совершенно разбившую, как я надеялся, на время его самообладание и волю. Словно вернувшись во времени назад он стал испуганным и больным ребенком. Время от времени хватался за левый бок, словно у него болело сердце, и почти совсем не реагировал на мои речи. В конце концов я стал беседовать только с Кристиной, обнаружив немалую, удивительную для юной женщины разумность в ее речах. Мне же пришлось болтать глупости, чтобы развеять гнетущую атмосферу за столом. В какой-то момент я с трудом удержался от почти истерического смеха над идиотской ситуацией в которой мы все очутились. Представьте себе, сидят три дурня за столом и делают вид, что все в порядке. Смех, что разбирал меня, был более чем неуместен в гнетущей обстановке гостиной Шато Шерриз. Графиня бросила на меня возмущенный взгляд и с грустью посмотрела на супруга, беспомощно гонявшего последний стручок спаржи по тарелки. Зубцы вилки никак не хотели пронзать тонкое тельце. Наконец унылый обед закончился, и я смог вздохнуть с облегчением. Кристина с надеждой взглянув на меня, обратилась к мужу. - Дорогой, наверное ты захочешь проводить господина барона в свой кабинет, перекинуться парой слов, поговорить о мужских делах, сигары и коньяк ждут вас. Затем она обратилась ко мне: - Господин барон… - Зовите меня Анри, мне будет приятно, если мы станем друзьями, госпожа графиня…. - Благодарю, в таком случае, …- после небольшой паузы она все же произнесла - Энри… Обращайтесь ко мне просто Кристина. - Рауль, достаточно спокойный до этого последнего слова, вздрогнул, лицо его исказилось. Но, стоило мне взять его под руку, как он послушно проследовал за мной в свой рабочий кабинет. Также, как облик и взаимоотношения супругов, хорошо знакомая мне комната претерпела ряд существенных изменений. Полки, прежде заполненные компасами и причудливо завязанными шкотиками, романтическими и пиратскими романами, прочей легкой беллетристикой, нынче были плотно заставлены специальной литературой по медицине и химии, музыковедению и математике, оптике и акустике. Никогда прежде не я замечал за де Шаньи тяги к подобным областям знаний. На огромном столе стиля Boulle, завалы морских карт и атласов, включая звонкую корабельную рынду, выигранную Раулем в одном из состязаний в школе Борда, сменились на аскезу педантичного ученого. Стопки чистой бумаги справа, почему-то одна пачка была расчерчена нотным станом, и несколько плотно исписанных ржаво-красными чернилами пачек слева. Аккуратно заточенные перья и странный письменный прибор в виде черепа, с откинутой крышкой. Возможно чей-то неудачный подарок на свадьбу или именины графа. Привычные книги по мореплаванию и охоте были задвинуты в дальний, неудобный угол. Не менее непонятно, чем кабинет, выглядел теперь и сам его хозяин. Сидя напротив меня в кресле рядом с камином, в уютной домашней обстановке, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Сильно наклонившись вправо, время от времени прихватывая свой левый бок, бедняга Рауль вел себя более чем странно. - Что с тобой случилось , дружище? - спросил я , стараясь смотреть на него просто и тепло. - Ты пугаешь свою жену до полусмерти. Да и мне, признаться честно, просто больно на тебя смотреть. Впервые он взглянул прямо мне в глаза, с явным проблеском интереса. - Ты действительно желаешь это знать, Анри? - в ответ на мой кивок он продолжил. - Я расскажу тебе, тем более , что кроме тебя мне действительно больше не с кем поделиться. А жену мои объяснения просто напросто приведут в панику и совсем не помогут. *** - Я всегда считал себя здравомыслящим человеком, - начал он, - и давние детские увлечения сказочными королевствами, пиратскими приключениями и прочими глупостями давно сошли на нет. Никогда я не верил в потустороннее, иное, чуждое людям. Мир призраков и духов казался мне далекой фантазией увлеченных мистикой писателей. И все же мне дважды поневоле пришлось столкнуться с неведомым и таинственным. Причем, как я теперь понимаю, во втором случае и в теперешнем незавидном положении есть немалая доля и моей собственной вины.... Но хватит вступлений, – он перевел дыхание. Слава богу! Передо мной, наконец, сидел прежний Рауль - впервые за весь долгий вечер я ни капли не сомневался в его нормальности. Недуг отступил - и я гордо связал эти изменения к лучшему с моим собственным благотворным влиянием. Тем временем он продолжал свой рассказ. И по мере изложения мои радужные надежды все больше меркли, пока совершенно не растворились во мраке непроницаемой ночи.… - Возможно ты, Анри, вспомнишь историю, что я поведал на предсвадебной пирушке. И эту неприятную сцену, разыгравшуюся в твой первый по нашему возвращению в Париж визит. Благородный друг, ты пытался меня предостеречь, всеми силами рвался помочь. И мне всегда было важно твое участие, плечо надежного товарища. Равно как и сейчас твое присутствие позволяет мне ясно выражать мысли и полностью владеть своим телом. Меня еще ждет впереди страшная расплата, но осознание, что хоть кто-то будет знать о случившемся, поддержит меня в тяжкой и почти безнадежной борьбе. Я покинул тебя, выполняя клятву, данную моей женой ее учителю, Эрику, - он вздрогнул, произнеся это короткое имя, и вновь схватился за левый бок. Почему-то в тот момент я подумал не о возможно больном сердце графа, нет. Мне вспомнилось то самое, выброшенное в реку, кольцо и тяжкий, страшный стон, разорванной души. Кольцо, что Рауль вынул из ЛЕВОГО жилетного кармана. Именно в этом месте, как ни странно находился почти видимый источник боли и – моя рука боится написать это - тени? Слишком ли сильно прогоревшие дрова в камине или заплывшие воском фитили свечей явились причиной тому, но в комнате, особенно в углах и около левой ноги графа, сгустился сумрак. - Ee наставник, - долгая судорога исказила почти мальчишеские черты, - был столь же сильно одарен природой талантами в самых разных, подчас далеких друг от друга, сферах человеческой деятельности, как и той же чудовищно изуродован, вероятно, от рождения. И мораль его была так же изуродована и, с точки зрения обычных людей, безнравственна. Тем не менее, держа в руках, как у жалких марионеток, нити наших жизней, он отпустил нас, лишь потребовав клятвы от моей …- я невольно перебил его воскликнув: - КРИС… - Ради бога, не произноси вслух! – вскрикнул, дрожа, Рауль. – ОН всегда возвращается на звук ее имени! Меня самого затрясло от этих слов, а ведь я никогда не считал себя мнительным или излишне чувствительным. Но мне невероятно, немыслимо захотелось покинуть эту комнату, этот дом. Вернуться в беззаботный Париж, и забыться в развеселой пирушке. Панический страх перед неведомым пронзил меня насквозь. *** Не успокоили меня также и дальнейшие действия графа. Низко наклонив голову, он продолжал говорить, скорее, даже бормотать на грани понимания слов, речь его стала монотонной и совершенно невероятной по смыслу. - Я был обязан, я был обязан сдержать слово, данное моей тогда еще будущей женой. И, как было условлено, явиться в подвалы Оперы Гарнье, лишь только мы прочитаем в газете «Эпок» о смерти Эрика. Некий человек должен был дать это объявление и тем самым уведомить нас. В первую очередь мою супругу. Ведь именно она обещала смертельно влюбленному в нее Эрику вернуться в катакомбы и предать его земле. Предварительно надев ему на палец обручальное кольцо. Да. То самое, ты видел его и знаешь его судьбу. Я неукоснительно выполнил все ее обязательства перед мертвым, действительно мертвым человеком. Все, за исключением пресловутого кольца… Казалось, нас с женой ждет впереди счастливая и безоблачная жизнь… Но, ночью, по возвращению из подземного путешествия - и до этого некоторых трудов по, как я тогда полагал, упокоению бедняги, - меня самого разбила жуткая слабость. Возможно простуда, подхваченная там же, в черных, сочащихся влагой переходах, явилась причиной тому, но слабость и болезнь потом долго не отпускали меня. Ты, мой друг, я знаю, желал меня видеть. Увы, нам было не суждено переговорить тогда. Когда же мне стало немного лучше, мы с супругой переехали на лето сюда, в Шерриз. И нездоровье вновь побороло меня. Самое странное, что кроме общей слабости тела, мой разум работал как никогда. Все чаще, особенно по ночам в моей спальне или же, если я оставался один днем, мне чудилось, что кто-то невидимый, но упорный находится рядом. Кроме того, мнилось, словно что-то чуждое, но живое шевелится в моем левом боку. Доходило даже до того, что, когда я шел по коридорам поместья, мне постоянно слышались шаги рядом, и мерещилось, словно чей-то локоть временами касался моего левого локтя. И это ужасное, необъяснимое ощущение чужого присутствия… Иногда краем глаза я ловил какое-то смазанное движение слева, и еще… Если рядом со мной были люди, это нечто почти не беспокоило меня, а вот стоило остаться одному…. И постоянное, все время, шуршание и шевеление в левом боку, словно там завелся маленький зверек, жаждущий моей крови и жизни. Почему-то мне все чаще вспоминалось то самое движение, каким я доставал его кольцо из левого жилетного кармана. Будто теперь кольцо ожило и терзало меня подобно орлу, ежедневно впивающемуся в печень Прометея. И в ушах звучал тот самый протяжный стон над рекой… Но как такое может быть? Тот человек, мной похороненный, был безусловно мертв, никаких сомнений у меня не возникло. Но все попытки разумного объяснения, того, что мной происходило, разбивались о непроницаемую стену невозможного. Никакие проблемы упадка сил и усталости, нервного возбуждения и галлюцинаций, не объясняли происходившего. И самое ужасное – страх мой рос вместе с проблемами тела. Все больше я стал интересоваться науками, от которых прежде был далек, мой разум работал на пределе сил. Сейчас я уже понимаю, что именно таким образом, вначале украдкой, исподволь, пройдя по дорожке моей жалости и сожаления об опрометчивом поступке, Эрик овладевал моим разумом и телом. Последним оплотом того Рауля, что ты помнишь, осталась бедная моя душа. Но и она слабеет от долгих ночных битв, своей бесплодностью они совершенно лишают меня жизненных сил. Единственное, что еще держит меня на этот свете - это желание защитить жену. Я клялся быть ее защитником, и перед ней и перед господом Богом. Только Всевышний больше уже не слышит моих молитв, а моя жена… Она была всем для своего учителя, всем в этом мире… И что сейчас пожелает он, как захочет поступить, полностью овладев моим сознанием, я даже не хочу представлять. Но, увы, все чаще я совершенно не помню, как шел в кабинет, в котором, как потом оказывается по словам супруги, просидел несколько часов. Все чаще большая часть дня выпадает из моей памяти. Он, подкравшись тайком, постепенно все больше и больше завладевает мною. Но, когда я пойму, что победить невозможно…. Что же пистолеты всегда под рукой, и есть последний шаг для человека – пустить пулю в лоб. Но верное дело для дворянина – убить любовника жены. В результате нервического возбуждения речь графа становилась все более бессвязной, гладкие поначалу фразы превращались в монотонное бормотание, перемежающееся выкриками. Левая рука его резко задергалась, глаза вновь стали пустыми. Я отвернулся от этого невыносимого зрелища и подошел к окну. Лучше смотреть на мрак за стеклом, чем на ужас здесь, в теплой уютной комнате. - И еще… - я вздрогнул, а он продолжал свой ошеломляющий рассказ. - Не только стон над рекой постоянно преследовал меня, но и ощущение гибких холодных пальцев, словно он сам рылся в моем кармане и искал, искал дни и ночи напролет предназначенное ему обручальное кольцо. - Рауль смотрел перед собой совершенно пустыми глазами, что прозревал он сквозь стены и окружающую нас реальность? - Это были ЕГО пальцы, они требовали законно принадлежащее ему и не выполненное нами… мной… Словно он желал, мечтал, надеялся стать посмертным мужем моей Кристины… - граф произнес им же самим запрещенное имя, и эхом повторил другим уже голосом. - Моей Кристины… Я застыл в уютном кресле, куда не так давно вернулся, устав стоять у окна. Показалось мне или нет, но в глазах графа промелькнул желтый отблеск почти погасшего в камине огня. По спине моей бежали струйки холодного пота. Это оказалось слишком сильным испытанием даже для меня, крепкого духом и практичного мужчины. Какой же мукой были эти пять месяцев для бедной Кристины, если уже после одного вечера наедине с де Шаньи я был обессилен? - Какие мы все же дураки, - совершенно спокойным голосом воскликнул граф, и посмотрел на часы. - Уже первый час, а мы все болтаем,- словно и не было этого длительного монолога, почти сокрушившего мой собственный рассудок. Передо мной сидел обычный нормальный человек, так хорошо мне знакомый. Все кошмары его исповеди остались где-то там, за окном, во мраке ночи. Вместе мы прошли в гостиную, где кто-то спал, свернувшись клубочком в кресле. Кто-то… конечно же это была Кристина. Бедное дитя и так совершенно перенервничало, да еще мы заболтались так далеко за полночь. Граф склонился над супругой, залюбовавшись очарованием ее сна, и очень нежно едва-едва коснулся губами ее щеки. - Вставай, соня, я провожу тебя, прости, что так долго заставил ждать! Ах, какой же радостью вспыхнули ее еще секунду назад полусонные глаза! Поблагодарив меня теплой улыбкой, и кивнув на пожелание «Спокойной ночи», чета направилась в спальню. Меня же слуга проводил в отведенную мне уютную комнату. Вот только уснуть мне не пришлось. Полночи я крутился на подушке, никак не сумев найти покойное положение и хотя бы задремать. Воспоминания о жутком разговоре в кабинете графа совершенно лишили меня сна. Даже если считать все, рассказанное Раулем, игрой расшалившегося воображения - как и чем можно было объяснить те вещи, что я самолично видел и слышал? Даже если представить де Шаньи фантазером и великим актером, вздумавшим разыграть приятеля, слишком многое требовало разумного объяснения. Эта клубившаяся у его ноги тьма - я видел ее своими глазами! Этот тяжкий стон над рекой - я слышал его собственными ушами! Это пугающее изменение облика его жены, бедной Кристины. Такое невозможно сыграть. Но если это не розыгрыш, не дурная шутка, тогда что? Что нынче происходит с моим другом? И что необходимо делать мне? Никогда не слышал, чтобы душевная болезнь была заразной, но сейчас, услышав, как часы внизу пробили три раза, я решил спуститься вниз, в кабинет графа. Позаимствовав на столе толстую пустую тетрадь, я стал писать этот самый дневник. Я стал пытаться систематизировать и подвергнуть логическому анализу все, что произошло до этого момента, и что еще предстоит - выработав конструктивную позицию, отрешившись от эмоционального восприятия. Факты, факты и только факты, как нас учили в Сорбонне. Никаких домыслов. Только реальность и ее понимание нашли отражение в моих воспоминаниях. *** Утром луч солнца, пощекотав все же заснувшие глаза, разбудил меня. При свете дня все ночные страхи показались смешными и надуманными. Просто-напросто Рауль переболел действительно тяжкой простудой, подхваченной там же в катакомбах - и ничего более. Никаких мистических ужасов. Никаких духов Оперы. И какие духи могут вселяться, да еще и полностью подчинять себе разумных практичных людей, в наш-то прогрессивный век! Усталость и упадок сил, одиночество и сплин - все проблемы графа имеют точное и, самое главное, действенное решение. Хандра излечится сама собой, стоит лишь ему прогуляться с ружьишком по окрестностям. Крепкий деревенский румянец украсит бледные щеки Рауля, все полночные тревоги развеются, и красавица жена - я надеюсь и даже несколько ему завидую - поможет позабыть обо всем печальном. Если наполнить все дни де Шаньи радостью, на сплин и хандру у него просто не останется времени. Кроме того, как раз сама Кристина просила меня поразвеять, отвлечь его, прекратить это чудовищное самокопание, пока не стало действительно поздно что-либо исправлять. Самое время сейчас, в это прекрасное утро - или уже почти день - пойти на охоту, да и конная прогулка также была бы весьма полезна и, более того, просто необходима Раулю! Однако, спустившись в гостиную, я увидел там только пожилого слугу, встречавшего меня вчера. На вопрос о его хозяине старик ответил, что-де господин граф с утра, как правило, работает в кабинете и строго-настрого запрещает его беспокоить, даже сама госпожа графиня не решается на это. Уж больно бывает господин гневлив, если его отвлечь от важных дел. Ну, раз Рауль занят, действительно нет смысла его отвлекать. Опять же, в их гостиной сквозь открытую дверь музыкального салона виднелся очень недурной концертный рояль, купленный, вероятно, графом в подарок супруге-певице. Вряд ли инструмент был сейчас настроен, ведь у молодоженов не было времени все тщательно наладить до свадьбы, а по возвращению из путешествия тем более стало не до того. Тревоги и болезни графа и беспокойство о его здоровье наверняка отодвинули все остальные не самые важные дела. Откинув крышку, блеснувшую отсветом яркого солнца мне прямо в глаза, я погладил клавиши и взял осторожным пианиссимо аккорд. Звук глубокий и, как ни странно, живой и гармоничный. Не сумев сдержать порыв, а также стоя перед дилеммой, как же можно позвать графа, не заходя в его кабинет, я решился… Серенада Шуберта - красивая вещь, страстный призыв, в моем исполнении всегда вызывающий как бурные аплодисменты в салонах, так и успех у дам, воспринимающих иногда чересчур буквально слова песни…Начав мягко и лирично, постепенно я увлекся, и только звучание красивого голоса в дуэте с моим собственным, заставило меня на миг остановиться. - Продолжайте, ради бога, барон, я даже не знал, что вы поете,- удивление Рауля было неподдельным, хотя еще год назад он подтрунивал над моими успехами на музыкальном поприще. А вот я действительно изумился. Никогда, за исключением пиратских куплетов, которые мы любили скорее кричать, чем петь, постоянно придумывая новые, все более бредовые продолжения... Так вот, за исключением этих кричалок, он НЕ пел. И сейчас, так красиво плел орнамент второго голоса вокруг основной темы…. для этого надо быть изрядным музыкантом… Мой друг действительно неузнаваемо изменился за несколько месяцев. Вот что значит, супруга - оперная дива. Какие дивные залежи талантов скрывала его скромность! - Умоляю, вас, барон, продолжайте! - в ответ на почти официальную просьбу Рауля я снова запел и заиграл, он подхватил мелодию, и снова зазвучали удивительные, завораживающие, вкрадчиво-таинственные кружева его оплетающего чарами голоса. Правда моментами мне казалось, что ему чуть не хватает - сил ли, возможностей ли, дыхания ли… Крошечные паузы слегка сбивали почти совершенное мастерство. Кастаньетами простучали быстрые каблучки, и с возгласом: - Эрик? - в комнату влетела юная графиня, испуганно-радостно оглядываясь по сторонам. Снова другое имя - она уже и по голосу перестала узнавать супруга? - Нет, дорогая, здесь больше никого нет, кроме меня и барона. Тебе, наверное, послышалось, - почему-то Рауль выделил голосом слова «никого нет», и снова червячок сомнений заворочался в моей душе. Я вспомнил грандиозные планы на этот ясный день и предложил организовать небольшую охотничью прогулку по опустелым полям. Рауль с сомнением покачал головой, вытянув руки вперед. Лицо его было совершенно ясным и спокойным, но пальцы, да и сами кисти рук дрожали. - Еще неизвестно кого я подстрелю, Анри, если сейчас отправлюсь на охоту, мне нужно немного подлечиться. - Тогда отправимся на прогулку, не пропадать же хорошему осеннему дню! Можно будет перекусить в таверне соседней деревушки, заодно заедем в мою усадьбу, проверим, не сожгли ли ее честные пейзане, в благодарность за все мои заботы о них. Стояла прекрасная солнечная погода, и мы действительно неплохо провели день. Вспоминать визит к пройдохе управляющему нет смысла. Наши разговоры с графом были чрезвычайно занимательны, и меня удивило, насколько эрудированней он стал за время своего затворничества. Прежнему Раулю и не пришли бы в голову такие необыкновенные идеи, что с легкостью разбрасывал нынешней. Словно клен под порывом ветра сбрасывает десяток листьев, так и граф сыпал невероятными историями и удивительными предложениями. Жаль, что мой восторг беседой со столь занимательным собеседником полностью стер воспоминания о сути нашего разговора. Но то, что случилось по возращению, ни забыть, ни объяснить нельзя. Ближе к закату тени становились все длиннее, и когда мы сошли с коляски во дворе имения, мне внезапно показалось, что от головы графа отбрасываются две тени, причем одна весьма непринужденно двигалась вместе со мной, а другая… меньше ростом, казалось, была пристегнута, привязана жесткими ремнями, дергаясь в тщетной попытке освободиться. Я похолодел, стараясь все же убедить себя, в иллюзорности того, что видели мои глаза. Как оказалось, не только мои… Спокойная, средних лет кобыла, запряженная в нашу коляску, вдруг покосилась на двойную тень, дико всхрапнула и едва не затоптала опешившего от неожиданности графа. Что случилось с лошадью - ведь всю поездку она была сама флегматичность и покладистость? Естественно, норовистых животных не запрягают в повозку. И тем не менее… Опять в голове вспыхнули все вчерашние страхи. Был ли это по причине надвигающейся ночи, кто знает… Вновь меня ждал тягостный обед, вновь граф потерял интерес к нашей беседе, снова Кристина была встревожена. Повторение вчерашнего жутковатого вечера - единственное отличие лишь в том, что в этот раз мы не беседовали так долго. И вернувшись в свою комнату, я тщательнейшим образом записал все события прошедшего дня. Все остальные дни не сильно отличались от описанного выше. Деятельный и талантливый с утра, к вечеру граф становился все более равнодушным и больным, все меньше его интересовала окружающая реальность, все больше он погружался в себя. За каждым молчаливым обедом я украдкой следил за ним, пытаясь понять, кто же из них -Рауль или Эрик - в данный момент одерживает верх в нескончаемой вечерней битве. Если граф – забавно, что титул объединил в моем сознании обе личности, так причудливо обитающие в одном несчастном теле - если граф начинал резко сжимать пальцы левой руки, судорожно втягивая сквозь зубы воздух, вздрагивая, хватался за бок, на меня совершенно больными глазами смотрел Рауль. Спокойно-сардонический и едко умный собеседник, талантливый музыкант, почти не отрывающий взгляда от Кристины - глазами графа смотрел на нее Эрик, и имя графини постоянно повторялось, почти в каждой его фразе, звучало музыкой. Но, тем не менее, мой приезд действительно помогал истинно подлинному хозяину тела, усадьбы, жены, противодействовать вторжению, и каждый вечер у камина со мной беседовал именно Рауль. И каждая беседа с ним пугала и ужасала меня все больше и больше. Чтобы развеять тоску и печаль, повисающие на Шато Шерриз каждый вечер, мы решили устроить маскарадную вечеринку на приближающийся День Всех Святых *** Но вся тщательная подготовка к развеселому празднованию, которое мы собирались провести на костюмированном «Пиру Валтасара», пошла прахом из-за самого будущего, но так и не состоявшегося царя. Как же еще утром он веселился, выписывая красной краской на листе мистические слова: Mene Tekel Fares* Мы даже не решались спросить у него, что надпись, появившаяся по легенде на стене во время роскошного пира персидского царя, долженствует означать. Главное, что граф веселился и буквально фонтанировал идеями, одна интересней другой. Сколько было радости и веселья, пока мы готовились и придумывали экзотические костюмы. Рауль нарисовал совершенно невероятные эскизы, и мы трудились целую неделю, не покладая рук воплощая его удивительные фантазии в жизнь. Как пояснял нам граф, в очередной раз поражая удивительными историческими познаниями на этот раз в верованиях других народов, обычай отмечать День всех святых уходит корнями в легенды кельтского языческого праздника, по его собственным словам – это будет древняя NOX ATRA** . Правда, переводить латинские, и каюсь, изрядно мной подзабытые, слова он снова не стал. Нам с Кристиной оставалась только кивать и смеяться, радуясь его обычному утреннему оживлению. Но чем больше темнело за окном, тем беспокойнее и непонятнее становилось поведение главного виновника грядущего маскарада. Ведь вся эта мишура, пестрые восточные ткани, веселые побрякушки, добытые на чердаке, и даже несколько хрустальных подвесок, временно позаимствованных с люстры для украшения чалмы царя бриллиантами истинно королевского размера, предназначались ему и должны были отвлечь его от тягостного саморазрушения, принести долгожданное выздоровление. И еще утром граф был весел и бодр... НО, ко времени, когда слуги зажгли свечи и мы уже должны были переодеваться в роскошные наряды - Кристина в костюм царицы Шаммурад, или как ее обычно зовут европейцы, Семирамиды, я в живописный наряд эфиопского царя, а Рауль, как я уже писал должен быть самим Валтасаром, должен был быть… Вначале его стала бить сильная дрожь, он почти не отвечал на наши обеспокоенные расспросы, сквозь стиснутые зубы едва вырывался стон, лицо его страшно побелело - и в глаза бедного моего друга вновь вернулась пустыня, без единого проблеска мысли, только левая рука инстинктивно сжималась и разжималась. Какое уж тут празднование? Я помог слугам бережно перенести графа в его спальню. С ним осталась жена. И сейчас я собираюсь пойти проведать бедного моего Рауля. Криво вырезанная газетная заметка рассказывала о драматических событиях, разыгравшихся в Шато Шерриз в ночь древнего праздника поминовения усопших. Скорее всего, сам барон уже не мог подробно изложить все то, что видели его глаза, слышали его уши, чувствовало его сердце, страшилась его душа «С глубоким прискорбием мы вынуждены сообщить о внезапной кончине в ночь на первое ноября двадцатитрехлетнего графа Рауля де Шаньи. Меньше года наша газета с радостью сообщала о его бракосочетании с солисткой Национальной Академии Музыки Кристиной Даэ. Увы, обоим молодым супругам счастья этот союз не принес. Как было официально сообщено, граф, по возвращению из свадебного путешествия и переезда в собственное поместье Шато Шерриз в Северной Бретани, страдал тяжелым нервическим заболеванием. Как констатировал спешно вызванный врач, смерть молодого аристократа произошла от полного нервного истощения и случившейся в результате этого горячки. Непосредственные свидетели смерти графа, его жена и друг семьи, барон Анри Кастелло де Барбезак, гостивший несколько недель в поместье, за несколько часов до гибели молодого аристократа оказались невольными участниками кошмарной сцены. Графиня, ни на минуту до того не отлучавшаяся от постели супруга, вышла за новой порцией травяного настоя для охлаждающих компрессов. Мадам де Шаньи вернулась в комнату страданий вместе с бароном, желающим проведать друга и убедиться в его благополучии. Оба они увидели, как граф, прижимая к виску дуло пистолета системы «Лепаж», несколько раз взводил и спускал курок. К счастью, если здесь уместно это слово, оружие оказалось незаряженным. Барон бросился на выручку, желая отнять смертельную игрушку из рук друга. Но помощь его, увы, уже оказалась бесполезной, граф потерял сознание и больше не приходил в себя до самой кончины. Его сил в агонии едва хватило на произнесение имени разрыдавшейся при этом супруги… Да хранит Господь его светлую душу, столь многого обещавший добиться в жизни и столь рано погибший благородный росток.» Последним, сорвавшимся вниз словом, написанным черными чернилами и почти тем же почерком, крупными дрожащими буквами было: НЕУЖЕЛИ… На последней букве перо соскользнуло и сорвалось, прочертив страницу жирной линией, закончившейся кляксой и, скорее всего, сломанным пером. Дальнейшие записи вел уже другой человек. ЭПИЛОГ Забавно, что самоуверенного закоренелого скептика оказалось гораздо проще победить, чем наивного романтичного мечтателя. Полный контроль над личностью барона я смог завоевать всего лишь за одни сутки. Там, где отважный мальчик сопротивлялся и бился почти полгода. Впрочем, возможно, мое вторжение в личность Анри дополнительно было подготовлено парой недель их вечерних бесед, которым я совершенно не препятствовал. Ужас осознания им своей грядущей судьбы упал на подготовленную инфернальным страхом, и поэтому еще более благодатную почву, и дал губительные для его сознания плоды безнадежного. Когда-то нечто подобное со мной пытались проделать в Персии, да не вышло! Иное дело - барон, личность его потеряла контроль над телом и разумом, отшатнувшись от реальности в мистическом, почти религиозном ужасе, от реальности, могущей удержать и спасти его. Или есть другое объяснение, более для меня мучительное и тяжкое . Этот мальчик, Рауль, действительно, по-настоящему, любил мою Кристину, и бился, сражаясь не столько за самого себя, сколько защищая ее. Бедный, отважный влюбленный рыцарь! Никто не видел его труднейшего ристалища. Никто не рукоплескал его героическим усилиям. Не отрывал рукава и ленточки, приветствуя победителя дня. Тягостно осознавать, что он сам при всем при этом прекрасно понимал все тщетность своей незримой борьбы со мной, но продолжал упорно сопротивляться. Заслужив сожаление и уважение противника. Мне было действительно жаль его, но судьба поставила нас таким образом, и столкнула столь невероятно, как, пожалуй, никогда еще раньше не сходились соперники в любви прекрасной девы. Ах! Если бы он только надел мне кольцо на палец, и сбылась бы моя самая заветная мечта, которой я жил и которую лелеял в душе мучительный и страшный год угасания моего человеческого, изуродованного и измученного жизнью тела. Достало бы такой малости. Простой формальности. А может быть и не простой. Верни де Шаньи мне мое обручальное кольцо, с которым, я знаю точно, мой Ангел не расставался все это время, возможно именно моя душа стала бы ее вечным посмертным супругом и спутником. Но зато граф и графиня де Шаньи прожили бы целую жизнь вместе, скорее всего в любви, как желал и - теперь я точно уверен - заслуживал, бедный юноша. Всю свою трудную жизнь я никого не жалел и не принимал ни в ком участия, только дарога вызвал во мне нечто отдаленно напоминавшее дружбу, и она… моя Кристина. Писать о своей любви вечной, теперь я тоже это знаю и даже имею не одно доказательство этому утверждению. Так вот в вечной моей любви к Кристине я нашел достойного соперника. Теперь из высот горних вынужденного наблюдать, как его вдова выйдет замуж, меньше чем через год после его действительно мученической кончины... уж я-то знаю это лучше всех - я и еще барон. Присутствуя в качестве третьего незримого свидетеля при доверительных дружеских беседах Рауля и Анри, я почти не вмешивался, забавляясь страхом и ужасом обоих отважных мужчин. Да если бы хотя бы одному из них довелось пережить только часть выпавших на долю несчастного Эрика испытаний. Прожить хотя бы один день в теле урода и изгоя… О! Совсем другой характер и титаническая сила воли составили бы суть этих мужчин, изнеженных любовью и привязанностью родных. А бедному маленькому Эрику пришлось взрослеть в том возрасте, когда будущие отважные мореплаватели и бесстрашные юристы только совершают переход от детского платьица к матросскому костюмчику, первому мужскому одеянию. Уже тогда я был загнан как зверь, и так же оборонялся. Для закаливания характера стоило бы им посидеть в тюрьме, осыпаемых бранью, насмешками и побоями. В тот счастливый момент, когда их стали учить домашние учителя замечательным и таким нужным наукам, я осваивал науку выживания - и уж будьте уверены, усвоил ее на отлично. Иначе бы не выжил, и не жил бы до сих пор. Впрочем, барон теперь уже никогда не скажет этого никому, да и остался ли теперь он где-нибудь? Барон, вы где? Эй, барон? Нет ответа. Нет и барона больше, во всяком случае, Анри. Теперь есть жених, а завтра уже и муж Кристины да Шаньи. Все-таки забавно... она все чаще и чаще зовет меня Энри, и все больше звук превращается в Эри. Так и быть, скажу бедной девочке, так сильно привязавшейся ко мне со времени кончины бедняги супруга и тягостного траура, что в детстве меня звали Эрик, и я буду рад, если супруга именно так будет меня называть. Я действительно буду этому рад. *** Языки пламени в камине жадно пожирали толстую тетрадь, страницы корчились в огне, сжимались и дергались, словно погибающие живые существа. К утру бракосочетания барона Анри Кастелло де Барбезака со вдовствующей графиней Кристиной де Шаньи в прогоревшем очаге осталась лишь черная зола сожженных воспоминаний. __________ *Сочтено Взвешено Решено ** Страшная ночь (лат.) FIN