Название: Интервью с Джерардом Батлером: фильм "Призрак Оперы" Интернет-источник: http://www.blackfilm.com Автор: Wilson Morales Дата: 17 декабря 2004 г. Перевод: Лелик Интервью с Джерардом Батлером: фильм "Призрак Оперы" - Как вы относитесь к кому-нибудь вроде Призрака, в смысле, к сильно обезображенным людям? - Я использовал уродство в определенной степени для анализа уродства, но я использовал и более духовные качества. Мне кажется, физическое уродство изображает уродство моральное, вещи внутри нас самих, которые не позволяют нам быть полностью открытыми любви или тому, чтобы быть любимыми кем-то. Это скорее следствие того уродства, на чем я сосредоточился, и это было больше из внутреннего пути в моей личной темной душе. Я отождествляю это с той болью, одиночеством, страхом и ранимостью, которую он чувствовал из-за своего уродства. Конечно, когда тратишь часа четыре на грим, ты действительно смотришь на себя и видишь, как ты изменился, это явно добавляет другую нить (имеется в виду что-то новое) и помогает тебе оценить реальность уродства еще лучше. -Какая реакция была на вас в гриме? - Я был изумлен и огорчен взглядами, которыми меня одаривали, когда я прогуливался вокруг студии. Я хотел сказать: В чем проблема? На что вы пялитесь? Эта ситуация демонстрирует красоту и уродство внутри каждого из нас. - Как протекал процесс гримировки? - Я просто долго сидел в кресле, держа глаза закрытыми (маразм. Я маразматик), ещё были кусочки шнурков, прикрепленных к спине, которую они натягивали, чтобы натянуть мой глаз, он должен был оставаться открытым с каким-то куском метала. Он быстро сох (поймите это правильно, глазу было не приятно), и это действительно было некомфортно. Всякий раз, когда они делали его, я был уверен, что собираюсь отказаться от этих кусков нависшей кожи. Когда стирали клей с ресниц, в глаз попадал спирт. Три человека работали над твоим лицом часами. Это было пыткой. Временами я срывался и был готов кому-нибудь врезать. - Что дало вашей игре (имеется в виду актерской) ношение маски? - Мне приходилось носить маску и протез (имеется в виду, все эти приспособления для натягивания глаза) и сниматься с этим во время пения и движения и делать это так естественно, насколько возможно, чтобы зрители смогли приблизиться к ужасу Призрака. Из-за маски многое говорилось исключительно глазами. Я не хотел махать руками и быть излишне театральным. Мне нужно было понять, неудобно ли для меня ношение маски тогда, когда это было неудобно для моего персонажа. Из-за маски было много ушибов. Иногда она была такая липкая, что когда ее снимаешь, чувствуешь, словно ты отрываешь кусок своего лица, и у меня оставались ссадины (по всей щеке). Я страдал из-за моей роли. - Как вы подбирали нужную маску? - Выбор подходящей маски помогает точнее понять, откуда пошел персонаж. Я сносил множество масок, это была особенная кожа, которую приходилось менять, если на ней было хоть малюсенькое пятнышко. Много было неудобных, сдавливающих лицо масок, много соскальзывающих масок, да я сносил их 55 штук. Мне кажется, у меня есть дома парочка, вот только не помню, где. Маска, это целый персонаж. Я перемерил сотни масок, прежде чем мы отыскали ту единственную, ведь у нас были маски из слоновой кости, деревянные, пластиковые, кожаные. У нас были маски разных форм, которые закрывали участок головы определенного размера или закрывали ли они рот, насколько они его закрывают. - Какой размер прорези для глаза? -Большая прорезь для большей выразительности. Керамическая маска хуже, чем кожаная, а у деревянной вырез глаза великолепен, нужно было его скопировать на кожаную. Мне приходилось ждать, когда они все это сделают. - Вы помните что-нибудь интересное о пробах для композитора? - Ну, я болею за кельтскую футбольную команду, которая вышла в полуфинал Европейского кубка, это был первый раз за много лет, когда они так продвинулись. Я пошел на игру в Глазго накануне прослушивания со всеми моими бешеными друзьями оттуда (из Глазго), которые вопили во всю мощь их легких целую ночь, а я должен был сидеть и хлопать в ладошки, чтобы сохранить мой голос, потому что я на следующей день должен был петь для Уэббера в Лондоне. Я не волновался. Я рассматривал эту вещь, как нечто нормальное, потому что было бы не сообразно, если бы они приехали ко мне сюда. Зато когда проходило само прослушивание, была настоящая нервотрепка. Когда звукорежиссер Саймон Ли начал играть на пианино в гостиной Уэббера, а Джоэл Шумахер сидел прямо напротив меня с широченной улыбкой, потому что изначально знал, что я пройду. Эндрю сидел позади, рукой подпирая щеку. Я вдруг подумал, а какого черта, я, вообще, сюда приперся? Я в жизни не учился петь и, вообще, все это мне не знакомо. Моя правая нога начала дрожать, я, честно говоря, не мог это контролировать, а Саймон Ли начал яростно играть на пианино, драматически вздыхая. Я еще подумал, Что, вообще- то, я один тут волнуюсь. Он мне потом объяснил, что пытался мне показать, что дышать тоже нужно иногда. - Что значит жить и дышать музыкой «Призрака Оперы»? - Ну, у этого есть свои плюсы и минусы. Но если ты оставляешь себя ради этого мира и этого персонажа, этот период окружен дополнительными деталями одежды того времени, костюмами и музыкой. Если слушать ее постоянно, ты уступишь и позволишь этой музыке стать частью тебя самого. Тогда ты сможешь жить и дышать этим, то есть именно то, что я пытался сделать. Я превратился из кого-то, кто не может петь, в кого-то, кто не может говорить. На протяжении длительного времени я только и делал, что пел. Я помню, у меня были серьезные проблемы с разговорами. Было забавно смотреть на толпу из массивных ребят с татуировками, возможно даже с бульдогами дома, штукатуров и плотников с этими их бочками и прочим добром, ходивших вокруг студии и напевавших «Past the Point of no Return» и насвистывающих «Masquerade», потому что они постоянно слышали эти песни. Ведь есть вещи и похуже в твоей голове. - Какой певческий опыт был у вас до этой роли? - Я пел в рок-группе с неформальной практикой пения. Мы исполняли песни «The Doors», что-то из репертуара Эрика Клэптона, Джимми Хэндрикса и много наших собственных каверов, но это было больше рок-н-ролл музыкой. Мы назывались «Speed», и мы не выступали. Я учился на юриста в то время. Я был президентом общества Закона в университете Глазго, наш басист был секретарем этого общества, а соло-гитарист и композитор (это одно лицо) работал в той же конторе, что и я. - Что было самым сложным в вашей роли? - Петь было сложно. Я начинал как актер, который исполнял эту роль, но всегда рассматривал стихи как диалог. Но это был эмоциональный путь, который он должен был пройти, и выразить его чувства было более важно, чем просто спеть прекрасную песню. Когда видишь его спор в бешенстве и ярости, это были пять недель непрерывных съемок с 3-4 часами сна в день. Я ложился спать около 10 вечера, не спал до 11, а потом вставал и одевал все протезы на лицо часов по пять, чтобы быть готовым к трем утра. - Расскажите о сценах, когда он впадает в безумие и должен противостоять своему оппоненту, сыгранному Патриком Уилсоном. - Мне понравилась сцена в подземелье, это была самая мощная вещь из всех, что я когда-либо играл. В общем, сцена, где я был в этом протезе, не спавший, со слезами на глазах, теряющий рассудок. Я чувствовал, что когда я смотрел в глаза Патрику, это разбивало мне сердце. Я едва не убил его, затянув веревку на его шее, и я был готов буквально сломать ему шею. Он много терпел в этой сцене, но никогда не жаловался. - Когда вы впервые захотели играть на сцене? - Мне было 12 лет, я участвовал в мюзикле «Оливер в мастерской Фаганов». Я мечтал (имеется в виду, что его мечта осуществилась вот тогда, в 12 лет) играть в Королевском театре Глазго, и чтобы моя семья пришла посмотреть на меня. Именно тогда я и заразился актерским вирусом. Желание играть росло, и в мои 15 я был одержим этой мечтой. Я жил в этом фантастическом мире, который был навеян фильмом, что я посмотрел, он назывался «Rull», фильм, на самом деле, полное дерьмо, но в 15 лет я так не думал. Я пришел к моей маме на следующий день и сказал: «Я хочу быть актером». Желание вернулось снова, когда я стал учиться на юриста, причем только для того, чтобы понять, это не для меня. В общем, я стал актером. - Сложно ли было избавиться от характера Призрака, когда фильм был закончен? - Довольно. Это заняло у меня недели две. Я сразу же уехал в отпуск и только и делал, что отдыхал. Я был измучен. Агентам сказал, что в течение долгого времени не хочу работать. Я нуждался в отдыхе. Я знаю, что совершил одну из тех удивительных вещей, сделать которые иногда выпадает шанс. Стать частью мюзикла, который, в общем-то, не является твоим профилем, справиться с поставленной задачей и думать, что у вас получилось что-то по-настоящему хорошее - это что-то особенное. Перевела Лелик